— 31 — опсру по крайиой ыѣрѣ по дсслти разъ. Онъ пѣдъ намъ мотивы изъ Ро- бсрта, изъ Феноллы, изъ Жизнп за Царя и пр. Мы иаслаждались. Ахъ, Божс мой, я и забылъ вамъ сказать, что былъ въ тсатрѣ ужо два раза— въ прошлую Пятницу на Сильфидѣ, а тротьяго дни, во Вториакъ, на Ро- бортѣ. Я видѣлъ въ Сильфидѣ Тальони,—видѣлъ Сильфиду. Я но вообра- жалъ, чтобы балетъ могъ имѣть на меия какое нибудь силыюс вліяніс, кромѣ развѣ самаго нопріятнаго, но воображалъ потому, что но могъ себѣ представить, чтобы мнѣ могла понравиться искуственность, почти совершсино отрѣшсиная отъ естественности,—и... Занавѣсъ поднимается, всликолѣпиая му- зыка отдаетъ звуки за звуками, душа сотрясаотся,—породо мпого комиата Нѣ- мецкаго рыцаря съ очагомъ, въ которомъ чуть тлѣетъ огоііь. Оружоносоцъ епитъ у двореЙ, рыцарь спитъ ближе на креслѣ. У ногъ рыцаря, на колѣнахъ, опсрши руку о ручку кресолъ и головку о руку, и устремившп глаза на ры- царя, стоитъ что-то недвпжно-прекрасное. Музыка развортывается, сгущаотся волнустся,—нодвижимо-прекрасное остается безъ движенія, какъ мраморная статуя, чуствуешь жизнь только въ глазахъ, все шіатривающихся въ рыцаря. іКдешь, наслаждаешься. теряошь понятіо о вромони. И вдругъ Сильфида вснархиваетъ юшъ тѣнь, и начинаетъ облакомъ виться около спящаго рыцаря, вьется, обхо- дптъ, отходитъ, прпходитъ, облетаетъ разъ, другой, третій, стаповится на колѣни передъ рыцаремъ, взлетаотъ сзади и, сложивши ручки, опустивши го- ловку, снова недвижимо всыатрнкается въ рыцаря, недвижпмо стоя на воздухѣ, опять лотитъ, опять прилетастъ, цѣлуетъ рыцаря въ лобъ, летитъ прочь. Ры- царь проснулся, вскочилъ, очнулся, припомннаетъ, видатъ Сильфиду, къ ней, за нею; но она неуловнма, летптъ къ очагу, въ очагъ, и улетаетъ въ трубу. Рыцарь будптъ оруженосца, разсказываетъ ему (разумѣется тѣлодвиженіями) что видѣлъ; оба пщутъ Сильфиду въ очагѣ,—и потомъ впдятъ, сквозь окна, какъ она летптъ по полямъ и лѣсамъ, освѣщеннымъ зарею, все далѣо, далѣе... Эта первая сцена, наслаждаясь поторою, и любигаь вмѣстѣ съ Сильфидой, и грустишь о Сильфидѣ за рыцаря, такъ очаровала меня, что я готовъ былъ себя проклинать, какъ могъ я не постигать возможностп выразить въ балетѣ все, что можетъ быть изящнаго и высокаго въ чувствѣ. Впрочемъ слѣдующія сцены гораздо хуже; кромѣ послѣдней, гдѣ Сильфида, ужо лишонная незем- ностп, умираетъ какъ человѣкъ. Вмѣстѣ съ музыкою плакалъ и я. Музыка и декораціи въ Робертѣ превосходны, но актеры — гадость, — и эффсптъ потерянъ.
Цѣлую ручку Вагау, милая Маменька
Изм. Срезновскій.
— Не худо-лп я сдѣлалъ, что оставилъ прп себѣ только 200 рублей для брата. Мы разщптывалп съ нимъ, и наіпли, что ныиѣганій годъ ему на-
