все, а только — чтобы я была веселой, а передъ пробужденіемъ онъ дулъ мнѣ въ лицо. Д-ръ фонъ-Прейеръ: „Не говорилъ-ли вамъ Чинскій, что онъ хочетъ угадывать Ваши мысли?“ Свидѣтельница: „Когда мы передъ спиритическимъ сеансомъ въ Берлинѣ сидѣли въ кофейной, онъ нѣсколько разъ подрядъ угадалъ мои мысли“.
Дальнѣйшія событія свидѣтельница описываетъ слѣдующимъ образомъ: „Приблизительно въ октябрѣ мѣсяцѣ прошлаго года Чинскій въ одинъ прекрасный день во время леченія признался мнѣ въ любви. Я очень испугалась, удивилась и ощутила глубокое состраданіе. Онъ признался мнѣ въ то время, когда я, по обыкновенію, находилась въ сонномъ состояніи. Онъ добавилъ, что онъ бѣденъ. Относительно Вьецинской, которую я считала его женой и которую онъ называлъ своей «дамой», онъ утверждалъ, что это только его медіумъ. Далѣе онъ говорилъ, что его жена ему измѣнила и что онъ очень несчастливъ. Я только одна могла бы спасти его душу и сдѣлать его счастливымъ. Онъ хотѣлъ развестись съ женой, принять протестантство и жениться на мнѣ. Я плакала, глубоко сочувствовала ему и полагала, что я должна была совершить доброе дѣло. Собственно говоря, я не чувствовала къ нему никакой любви. Онъ бомбардировалъ меня письмами, настаивалъ и при дальнѣйшихъ пользованіяхъ говорилъ только о любви, но онъ мнѣ не приказывалъ забыть то, что случилось. Собственно говоря, я не отвѣтила ему настоящимъ образомъ на его любовь, но такъ какъ случилось нѣчто печальное, то я спрашивала себя: не люблю-ли я его и не могу-ли я ему дать лучшую жизнь. Я сказала себѣ „да“; я отдалась ему, сама не зная, какъ это
всё, а только — чтобы я была веселой, а перед пробуждением он дул мне в лицо. Д-р фон-Прейер: «Не говорил ли вам Чинский, что он хочет угадывать Ваши мысли?» Свидетельница: «Когда мы перед спиритическим сеансом в Берлине сидели в кофейной, он несколько раз подряд угадал мои мысли».
Дальнейшие события свидетельница описывает следующим образом: «Приблизительно в октябре месяце прошлого года Чинский в один прекрасный день во время лечения признался мне в любви. Я очень испугалась, удивилась и ощутила глубокое сострадание. Он признался мне в то время, когда я, по обыкновению, находилась в сонном состоянии. Он добавил, что он беден. Относительно Вьецинской, которую я считала его женой и которую он называл своей «дамой», он утверждал, что это только его медиум. Далее он говорил, что его жена ему изменила и что он очень несчастлив. Я только одна могла бы спасти его душу и сделать его счастливым. Он хотел развестись с женой, принять протестантство и жениться на мне. Я плакала, глубоко сочувствовала ему и полагала, что я должна была совершить доброе дело. Собственно говоря, я не чувствовала к нему никакой любви. Он бомбардировал меня письмами, настаивал и при дальнейших пользованиях говорил только о любви, но он мне не приказывал забыть то, что случилось. Собственно говоря, я не ответила ему настоящим образом на его любовь, но так как случилось нечто печальное, то я спрашивала себя: не люблю ли я его и не могу ли я ему дать лучшую жизнь. Я сказала себе „да“; я отдалась ему, сама не зная, как это
