уваженіи права и благоразуміи, то вполнѣ естественно выслушивать всякаго въ виду того, что само существованіе общины предполагаетъ эту доблесть воспринятою всѣми безъ исключенія; — только этимъ, Сократъ, можно объяснить указанное тобою явленіе.
"А что я тебя не обманываю, и что, дѣйствительно, всѣхъ мы привыкли считать до извѣстной степени проникнутыми чувствомъ уваженія къ праву и, вообще, граждански доблестными, опять таки можно провѣрить вотъ на чемъ. Когда, какъ ты говоришь, дѣло идетъ о другихъ достоинствахъ, то, скажи кто нибудь, что онъ умѣетъ хорошо играть на флейтѣ напр. или искусенъ въ чемъ нибудь другомъ, чего на самомъ дѣлѣ не знаетъ, сейчасъ или смѣются надъ нимъ, или возмущаются, и домашніе приходятъ и вразумляютъ его, какъ человѣка безразсуднаго. Не то мы видимъ по отношенію къ уваженію правя и, вообще, гражданской доблести. Если въ комъ люди замѣтятъ неуваженіе права и преступность, и онъ сямъ въ этомъ признается передъ другими, то они не считаютъ эго признаніе благоразуміемъ, какъ считали бы въ вышеприведенныхъ случаяхъ, а, напротивъ, безразсудствомъ. Они утверждаютъ, что всякому нужно говорить про себя, что онъ непреступенъ, будетъ ли онъ таковымъ или нѣтъ, — и безумно признавать себя преступнымъ: необходимость де такова, что каждый человѣкъ, по скольку онъ есть членъ человѣческаго общества, въ той или другой степени, но непремѣнно долженъ быть непреступнымъ.
"Я говорилъ до сихъ поръ, что принимать въ совѣтники всякаго, когда дѣло идетъ о гражданской доблести, естественно и объясняется тѣмъ взглядомъ, что эта доблесть присуща каждому. Теперь я постараюсь доказать, что люди смотрятъ на эту доблесть, не какъ на развивающуюся отъ природы и безъ посторонняго воздѣйствія, а какъ на подлежащую ученію и достающуюся путемъ труда. Въ самомъ дѣлѣ, на что смотрятъ, какъ ва зло, появляющееся у людей или отъ природы, или по судьбѣ, за то никто не возмущается, не дѣлаетъ выговоровъ н наставленій
уважении права и благоразумии, то вполне естественно выслушивать всякого в виду того, что само существование общины предполагает эту доблесть воспринятою всеми без исключения; — только этим, Сократ, можно объяснить указанное тобою явление.
"А что я тебя не обманываю, и что, действительно, всех мы привыкли считать до известной степени проникнутыми чувством уважения к праву и, вообще, граждански доблестными, опять таки можно проверить вот на чём. Когда, как ты говоришь, дело идет о других достоинствах, то, скажи кто-нибудь, что он умеет хорошо играть на флейте напр. или искусен в чём нибудь другом, чего на самом деле не знает, сейчас или смеются над ним, или возмущаются, и домашние приходят и вразумляют его, как человека безрассудного. Не то мы видим по отношению к уважению правя и, вообще, гражданской доблести. Если в ком люди заметят неуважение права и преступность, и он сям в этом признается перед другими, то они не считают эго признание благоразумием, как считали бы в вышеприведенных случаях, а, напротив, безрассудством. Они утверждают, что всякому нужно говорить про себя, что он непреступен, будет ли он таковым или нет, — и безумно признавать себя преступным: необходимость де такова, что каждый человек, поскольку он есть член человеческого общества, в той или другой степени, но непременно должен быть непреступным.
"Я говорил до сих пор, что принимать в советники всякого, когда дело идет о гражданской доблести, естественно и объясняется тем взглядом, что эта доблесть присуща каждому. Теперь я постараюсь доказать, что люди смотрят на эту доблесть, не как на развивающуюся от природы и без постороннего воздействия, а как на подлежащую учению и достающуюся путем труда. В самом деле, на что смотрят, как ва зло, появляющееся у людей или от природы, или по судьбе, за то никто не возмущается, не делает выговоров н наставлений
