| 65 | АСК | ЭНЦИКЛОПЕДІЯ. | АСК | 66 |
Бога и дѣйствительною любовью къ Богу и ближнимъ. Оно — цѣль трудничества, но цѣль не такая, чтобы за трудничествомъ обязательно слѣдовало духовное субботствованіе. Трудничество, какъ свидѣтельство стремленія человѣка ко спасенію, нужно, но оно само по себѣ не можетъ приводить человѣка къ нравственной свободѣ. Вѣдь, юродивыя дѣвы всю жизнь пребывали въ дѣвствѣ, тѣмъ не менѣе онѣ не были впущены въ духовный чертогъ царствія. Почему? потому что не имѣли въ сосудахъ сердца своего елея духовнаго (Макарій Великій). Упражненіе, какъ одинъ только внѣшній поступокъ, не сопровождается оправданіемъ человѣка. Но оправданіе совершается, при искреннемъ трудничествѣ, освящающею благодатію Св. Духа.
Будучи личною жизнію человѣка, аскетизмъ содержитъ въ себѣ и служеніе общественному благу. Уже нестяжательность аскетовъ естественно сопровождается благотворительностью въ обществѣ. Всѣ истинные аскеты, вступая и проходя путь подвижничества, дѣйствительно всегда отдавали свои имущество и заработки въ пользу ближнихъ. Но основная форма человѣколюбія аскетическаго всетаки духовная: сочувствіе и нравственное руководство. Аскеты — это свѣточи во мракѣ невѣжества, это — свѣтильники, горящіе во тьмѣ. Образъ истиннаго аскета есть образъ величайшей нравственной силы, могущей возрождать человѣчество. Форма эта непосредственно вытекаетъ изъ понятія объ аскетизмѣ, какъ духовной жизни человѣка съ ея сторонами отрицательной и положительной. Когда подвижникъ вникаетъ въ себя самого, нисходитъ въ глубины своего духа, роется тамъ, ища началъ, препятствующихъ его нравственному преуспѣянію, когда, слѣдовательно, онъ имѣетъ дѣло собственно съ «ветхимъ» человѣкомъ, тогда ему очевиднымъ становится положеніе, что наличное состояніе человѣка есть состояніе рабства страстямъ. Нѣтъ такой минуты, когда бы онѣ оставили его въ покоѣ. Естественнымъ слѣдствіемъ такой работы бываетъ истолкованіе чувства страданія. Испытывая же такое состояніе, подвижникъ, въ силу единства природы съ другими людьми, вмѣстѣ понимаетъ духовное состояніе и этихъ другихъ людей. И если его собственное состояніе души сопровождается въ немъ чувствомъ страданія, то живое пониманіе рабскаго душевнаго состоянія ближнихъ вызываетъ состраданіе къ нимъ или, что тоже, усиленное страданіе, когда аскетъ оплакиваетъ не только свои грѣхи, но и грѣхи другихъ людей. Глубокимъ участливымъ отношеніемъ къ людямъ проникается подвижникъ и тогда, когда онъ усвояетъ благодатныя чувства, когда онъ, слѣдовательно, вступаетъ жизненно въ состояніе «новаго» человѣка. Естественнымъ слѣдствіемъ такого состоянія бываетъ радость. Но радость эта, опять таки въ силу единства природы людей, не бываетъ радостью одного аскета: онъ, переживая это чувство, легко заключаетъ въ немъ всѣхъ людей, потому что всѣ они Божіи. Подвижникъ въ это время уподобляется незлобивому младенцу. Переплетаясь между собою въ настроеніи, состраданіе и сорадованіе выражаются въ чувствѣ сострадательной любви къ человѣчеству. Сила этой любви прямо зависитъ отъ силы пламеннаго стремленія къ личному усовершенствованію: чѣмъ подвижникъ менѣе трудится на пути аскетизма, тѣмъ онъ слабѣе понимаетъ живую душу людей; чѣмъ, напротивъ, онъ болѣе углубляется въ свой духъ для воздѣлыванія себя подобнымъ Богу, тѣмъ большаго напряженія достигаетъ его сострадательная любовь. Въ такомъ глубоко-психологическомъ отношеніи къ человѣчеству кроется источникъ теплоты аскетическихъ бесѣдъ, писемъ, также объясненіе, почему аскеты сильны не столько словомъ, сколько дѣломъ, не столько сухими разсужденіями о нравственности, сколько воплощеніемъ этой нравственности въ самой жизни, почему, наконецъ, высшее обнаруженіе сострадательной любви обыкновенно встрѣчается у подвижниковъ, достигшихъ на своемъ пути извѣстной нравственной устойчивости (ап. Павелъ, Антоній Великий...).
