Марцелла, антимонтанистскаго епископа, о которомъ упоминаетъ Евсевій (Церк. Ист. 5, 16, 3), какъ жившемъ въ этомъ самомъ округѣ Фригіи и въ то же самое время; 2) большая древность эпитафіи Аверкія по сравненію съ эпитафіей Александра, сына Антоніева, такъ какъ эта послѣдняя уже несомненно христіанская, и относится къ 216 году; 3) толкованіе, даваемое въ „Житіи Аверкія“, относящемся къ тому времени, когда язычники и христіане уже явственно отличались между собой; 4) несомнѣнный христіанскій смыслъ самыхъ выдающихся чертъ эпитафіи, не смотря на нѣкоторую неопредѣленность выраженій въ дополнительныхъ эпитетахъ, каковой недостатокъ совершенно понятенъ въ метрическомъ текстѣ; 5) вымученныя, чрезмѣрныя текстуальныя или миѳологическія несообразности, заключающіяся въ новѣйшихъ толкованіяхъ. Эти два послѣднія соображенія легко находятъ себѣ оправданіе въ простомъ, естественномъ истолкованіи эпитафіи Аверкія.
Во всей надписи нѣтъ ничего такого, что бы оправдывало подобныя натянутыя толкованія, и, напротивъ, всѣ выдающіяся выраженія прямо находятъ себѣ соотвѣтствіе то въ выраженіяхъ Св. Писанія, то въ изреченіяхъ древне-христіанской литературы. Не останавливаясь на подробномъ истолкованіи всей надписи, мы отмѣтимъ только важнѣйшія ея черты. Такъ, прежде всего обращаетъ на себя вниманіе употребленный въ ней символизмъ греческаго слова ἴχθυς — рыба. Здѣсь мы имѣемъ самое древнее указаніе на этотъ символъ. Извѣстно, что всѣ пять буквъ этого имени составляютъ акростихъ знаменитой христіанской формулы: Ἰησοῦς Χριστὸς Θεοῦ Υἱὸς Σωτηρ (Іисусъ Христосъ Божій Сынъ Спаситель). Извѣстно также, что греч. слово «рыба» служило символомъ крещенія и евхаристіи. Прежде всего — крещенія, потому что оно есть спасительная вода, въ которой человѣкъ очищенный, возрожденный, становится pisciculus secundum ἴχθυν, какъ выражается Тертулліанъ, уловленнымъ апостолами, этими «ловцами человѣковъ», удою церкви. Климентъ александрійскій совѣтовалъ христіанамъ своего времени дѣлать изображеніе «рыбы» на своихъ перстняхъ, и не забывать о его происхожденіи. Отцы церкви не рѣдко дѣлали слово ἴχθυς предметомъ различныхъ нравственныхъ приложеній. Затѣмъ въ надписи содержится намекъ и на евхаристію; потому что при обоихъ случаяхъ умноженія хлѣбовъ, этихъ прообразахъ евхаристіи, такъ же, какъ и на двухъ тропезахъ воскресшаго Спасителя съ Своими учениками, была и рыба. Она изображалась также на священныхъ сосудахъ, свѣтильникахъ, въ разныхъ изображеніяхъ въ катакомбахъ. Но въ надписи есть и болѣе прямое указаніе на евхаристію, которая обозначается словомъ τροφὴ — пища. Это есть священная пища, даваемая «друзьямъ» и состоящая изъ вина и хлѣба, въ ихъ таинственномъ смѣшеніи, — что прямо напоминаетъ собою описаніе евхаристіи въ извѣстномъ «Ученіи двѣнадцати апостоловъ», и эти выраженія были вполнѣ понятны вѣрующимъ. Далѣе, выраженіе «Дѣва чистая», несомнѣнно, нужно относить къ пресвятой Дѣвѣ Маріи, Матери Слова воплощеннаго, и служитъ явнымъ доказательствомъ древняго вѣрованія христіанъ въ приснодѣвство Пресвятой Маріи, какъ мы находимъ его уже въ твореніяхъ свв. Игнатія и Иринея. Затѣмъ, просьба о молитвахъ, обращенная ко всему «синоду» въ пользу Аверкія, есть также чисто христіанская: тутъ мы видимъ ясное указаніе на молитвы за умершихъ, примѣры которой мы встрѣчаемъ въ лирикѣ и эпиграфикѣ III вѣка. Раньше Тертулліана, кромѣ эпитафіи Аверкія, такія указанія встрѣчаются лишь въ „Дѣяніяхъ Павла и Ѳеклы“, гдѣ въ одномъ интересномъ мѣстѣ сообщается, какъ одна умершая дѣвица являлась во снѣ своей матери, Триѳинѣ, и просила ее, чтобы Ѳекла помолилась за нее, и что, благодаря молитвѣ мученицы, она перешла въ мѣсто сладости. Языческая эпиграфика не знаетъ ни одного примѣра молитвы за умершихъ. Наконецъ, выраженіе «Павла имѣлъ я съ собою» — прямо указываетъ на христіанина,
