Нет, не хочу отдавать свою жизнь во имя какой-то крепости!
В шестом часу, когда на улице совсем уже темно, я получаю поденный расчет и с четвертаком в кармане и сумкой за спиной выхожу из района крепости.
Вот тут вспоминаю о Хане Ципкес и направляюсь по уже знакомой дороге к вокзалу.
Открываю дверь и вхожу в обширную, скупо освещенную, с низким потолком комнату, переполненную народом. Не успеваю переступить порог, как Хане быстрыми шажками приближается ко мне, вглядывается в меня и тотчас же узнает.
— Ах, это вы… Очень приятно. Вот вы увидите, какой у вас будет хороший ночлег, — говорит женщина, приветливо улыбаясь тонкогубым мягким ртом.
За длинным столом, покрытым суровой, давно не стиранной скатертью, и на широких скамьях вдоль стен сидят евреи всех возрастов.
— Тут для вас найдется еще одно местечко, — любезно говорит хозяйка, указывая на правый угол.
Мои симферопольские ботинки на пуговицах, все еще приличный на вид пиджак и парусиновая сумка с карманами и ремнями для плеч производят в этом гнезде бедноты заметное впечатление. Догадываюсь, что нахожусь в ночлежном приюте.
