изменилось: та же корчма на углу шоссейной дороги, те же невзрачные, рассыпанные домишки, окруженные полуразвалившимися плетнями, тот же почтарь и те же старые клячи.
У Элли хотя и один глаз, но он видит им далеко и зорко. Тяжело влезая в бричку, он оглядывается и сейчас же узнает меня.
— Опять ты здесь? — обращается он ко мне, взяв в руки веревочные вожжи.
— Да. Требуют меня в солдаты… Вы не можете меня довезти до города?.. Я заплачу…
— Ты, значит, богатым вернулся? Очень хорошо… Тебе, видно, новый бог помогает… Ну, уж садись, — заканчивает старик, остро вглядываясь в меня однооким взглядом.
Сажусь рядом с почтарем, достаю из кармана пачку папирос и угощаю старика.
Элли толстыми корявыми пальцами с трудом выдергивает папиросу и достает из-за пазухи серные спички.
— По-настоящему я делаю грех, что везу тебя, — говорит старик, закуривая.
— Почему? — невольно вырывается у меня вопрос, хотя я и догадываюсь, о чем говорит почтарь.
— Ты еще спрашиваешь?.. Когда еврей изменяет вере отцов, он этим предает свой народ. Ты это сделал, ты крестился, и
