шественников, глядят безучастными глазами и ничему не радуются.
Через два часа Данила подает ландо. Кони отдохнули. Правая пристяжная, Дунька, сгибается в дугу и фыркает на своего соседа — тяжелого гнедого мерина ростом вдвое больше нее.
Осипов стоит на террасе в застывшей позе. Надо видеть его злое лицо, чтобы понять неудовольствие хозяина гостиницы, не получившего никакого дохода от столь редкостного пассажира. А какие были приготовления, как чистились комнаты для приезжающих, какая провизия лежала на леднике… И вдруг даже через порог не переступил всемирно известный банкир!
С высоты моих козел стараюсь пожиманием плеч и выражением глаз доказать Осипову, что моей вины здесь нет.
Едем…
Узкое твердое шоссе Южного берега с крутыми обрывами, жуткими пропастями, хаосом нагроможденных камней пугает жену Ротшильда. На круглом матовом лице и в темных глазах ее виден испуг. Она чтото говорит мужу. Тот отвечает успокоительным жестом руки и обращается ко мне:
— Скажите кучеру, чтобы ехал тише.
Не оборачиваясь, передаю приказание Даниле. Тот вполголоса произносит обычное ругательство и натягивает вожжи.
