лошади четыре ноги — может постоять. Не беда… — добавляет пассажир и снова берется за графин.
Замечаю, что лицо его делается все оживленней, на широких калмыцких скулах появляется легкий румянец, шире становится улыбка, и влажным блеском наполняются просторные умные глаза.
— У тебя, я замечаю, всего две ноги, а потому приглашаю тебя присесть, — говорит мой господин, лаская меня добрым голосом и веселым взглядом.
Сажусь. Он предлагает мне выпить. Я отказываюсь.
— Простите. Я еще никогда не пил…
— Охотно прощаю, — приятным баритоном говорит пассажир, после чего выпивает сам и закусывает не котлетой, а кусочком соленого огурца.
— Хочу сказать тебе, мой милый проводник, несколько полезных для тебя слов. Ты хорошо и складно врешь, но делаешь ты это без огня. Так не годится. Надо так врать, чтобы тебя самого слеза умиления, восторга и радости прошибла. Вот тогда тебе поверят, и ты станешь впереди людей. Я сам брехун великий… Меня вся Россия знает, и за хорошую брехню большие деньги платят… Запомни это… А сейчас — едем дальше.
Он поднимается, велит позвать Осипова,
