быть, придетъ самъ герой и окраситъ своею кровью мечъ Утала, и тогда выростетъ слава Финтормы, какъ дерево долины».
«Никогда не вырости ей», возразилъ я въ ярости своего гнѣва. «Онъ бѣжитъ отъ Финтала, глаза котораго — пламя смерти. Сынъ Комгалла является, и короли исчезаютъ, они уносятся, какъ туманъ, отъ дыханія его гнѣва. Они не могутъ сказать Фингалу, что его народъ палъ; если и скажутъ это, бардъ, то прибавя, что народъ его палъ со славой».
Я стоялъ во всей моей мощи. Тоскаръ вынулъ свой мечъ. Врагъ устремился, какъ потокъ. Смутные голоса смерти поднялись: человѣкъ схватился съ человѣкомъ, щитъ стучалъ о щитъ, сталь мѣшала свой блескъ со сталью, стрѣлы свистали въ воздухѣ, копья звучали по кольчугѣ, мечи прыгали по разбитымъ щитамъ[1]. Какъ шумитъ старый лѣсъ въ бурю, когда тысячи духовъ ломаютъ ночью деревья, таковъ былъ шумъ оружія. Но Уталъ палъ отъ моего меча. Сыны Берратона бѣжали. Я видѣлъ его повергнутымъ въ его красотѣ, и слезы показались на моихъ глазахъ. «Ты пало, юное дерево, во всей твоей мощи», сказалъ я, «ты палъ на родныхъ равнинахъ, и поле кругомъ застонало. Вѣтры пустыни подули, нѣтъ ни звука въ твоихъ листьяхъ. Но красивъ ты и мертвый, сынъ рожденнаго на колесницѣ Лартмора»! Нина-тома сидѣла на берегу, она слушала звуки битвы. Она обратила свои красные глаза на Летмала[2], сѣдовласаго барда Сельмы. Онъ оставался одинъ на берегу съ дочерью Тортома. «Сынъ былыхъ временъ», сказала она, «я слышу шумъ смерти. Твои друзья встрѣтились съ Уталомъ, и вождь погибъ. О, зачѣмъ я неосталась заключенной на скалѣ в окруженной дрожащими волнами! Тогда моя душа была печальна, но крикъ смерти не доносился-бы до моего слуха. Ты палъ на родномъ верескѣ, сынъ высокой Финтормы. Ты оставилъ меня на моей скалѣ, но моя душа была съ тобой. Сынъ высокой Финтормы, палъ-ли ты на родномъ верескѣ?» Она встала блѣдная, въ слезахъ. Она
- ↑ Смѣсь оружія: средневѣковыя кольчуги, шлемы, мечи и проч. рядомъ съ луками и стрѣлами, вѣроятно, цѣликомъ перенесенная Макферсономъ изъ народной пѣсни.
- ↑ Lethmal.
быть, придет сам герой и окрасит своею кровью меч Утала, и тогда выростет слава Финтормы, как дерево долины».
«Никогда не вырости ей», возразил я в ярости своего гнева. «Он бежит от Финтала, глаза которого — пламя смерти. Сын Комгалла является, и короли исчезают, они уносятся, как туман, от дыхания его гнева. Они не могут сказать Фингалу, что его народ пал; если и скажут это, бард, то прибавя, что народ его пал со славой».
Я стоял во всей моей мощи. Тоскар вынул свой меч. Враг устремился, как поток. Смутные голоса смерти поднялись: человек схватился с человеком, щит стучал о щит, сталь мешала свой блеск со сталью, стрелы свистали в воздухе, копья звучали по кольчуге, мечи прыгали по разбитым щитам[1]. Как шумит старый лес в бурю, когда тысячи духов ломают ночью деревья, таков был шум оружие. Но Утал пал от моего меча. Сыны Берратона бежали. Я видел его повергнутым в его красоте, и слезы показались на моих глазах. «Ты пало, юное дерево, во всей твоей мощи», сказал я, «ты пал на родных равнинах, и поле кругом застонало. Ветры пустыни подули, нет ни звука в твоих листьях. Но красив ты и мертвый, сын рожденного на колеснице Лартмора»! Нина-тома сидела на берегу, она слушала звуки битвы. Она обратила свои красные глаза на Летмала[2], седовласого барда Сельмы. Он оставался один на берегу с дочерью Тортома. «Сын былых времен», сказала она, «я слышу шум смерти. Твои друзья встретились с Уталом, и вождь погиб. О, зачем я неосталась заключенной на скале в окруженной дрожащими волнами! Тогда моя душа была печальна, но крик смерти не доносился-бы до моего слуха. Ты пал на родном вереске, сын высокой Финтормы. Ты оставил меня на моей скале, но моя душа была с тобой. Сын высокой Финтормы, пал ли ты на родном вереске?» Она встала бледная, в слезах. Она
