характеренъ и строго выдержанъ, почему я и склонна предположить, что сводъ этотъ сдѣланъ давно и лучшимъ знатокомъ чѣмъ Макферсонъ, хотя весьма вѣроятно, что литературная обработка и принадлежитъ послѣднему.
КАРРИКЪ—ТУРА.
Покинулъ-ли ты твой голубой путь, золотоволосый сынъ неба[1]? Западъ открылъ свои ворота, тамъ ложе твоего отдыха. Волны приходятъ взглянуть на твою красоту, онѣ поднимаютъ свои дрожащія головы, онѣ видятъ тебя въ твоемъ снѣ и убѣгаютъ прочь въ страхѣ. Отдыхай въ твоей тѣнистой пещерѣ, солнце, и вернись въ радости. Но пусть появятся тысячи лучей по звуку арфъ Сельмы, пусть свѣтъ распространяется въ залѣ: король раковинъ вернулся. Война Каруна миновала, какъ звукъ, который уже замолкъ. Пой пѣсню, бардъ: король вернулся со славой. Таковы были слова Уллина, когда Фингалъ вернулся изъ битвы, когда онъ вернулся въ сіяющей красотѣ молодости, въ своихъ густыхъ кудряхъ. Голубое оружіе[2] было на героѣ, какъ блестящее облако на солнцѣ, когда оно несется въ своей туманной одеждѣ и показываетъ только половину своихъ лучей. Его герои слѣдовали за королемъ. Пиръ раковинъ готовъ, Фингалъ обращается къ своимъ бардамъ и проситъ запѣтъ пѣсню.
«Голосъ звучной Коны», онъ сказалъ, «о барды «былыхъ временъ!»[3]. Вы, въ чьихъ думахъ возстаютъ голубыя войска[4] нашихъ отцовъ, играйте на арфѣ въ моемъ жилищѣ и дайте мнѣ послушать пѣсню. Пріятна радость горя, она подобна вѣтру весны, когда онъ нѣжно качаетъ вѣтви дуба, и моло-
- ↑ Солнце.
- ↑ Каждый кланъ имѣлъ свой цвѣтъ щита.
- ↑ Устойчивый эпитетъ.
- ↑ Цвѣтъ одежды клана иногда соотвѣтствовалъ цвѣту щита.
характерен и строго выдержан, почему я и склонна предположить, что свод этот сделан давно и лучшим знатоком чем Макферсон, хотя весьма вероятно, что литературная обработка и принадлежит последнему.
КАРРИК—ТУРА.
Покинул ли ты твой голубой путь, золотоволосый сын неба[1]? Запад открыл свои ворота, там ложе твоего отдыха. Волны приходят взглянуть на твою красоту, они поднимают свои дрожащие головы, они видят тебя в твоем сне и убегают прочь в страхе. Отдыхай в твоей тенистой пещере, солнце, и вернись в радости. Но пусть появятся тысячи лучей по звуку арф Сельмы, пусть свет распространяется в зале: король раковин вернулся. Война Каруна миновала, как звук, который уже замолк. Пой песню, бард: король вернулся со славой. Таковы были слова Уллина, когда Фингал вернулся из битвы, когда он вернулся в сияющей красоте молодости, в своих густых кудрях. Голубое оружие[2] было на герое, как блестящее облако на солнце, когда оно несется в своей туманной одежде и показывает только половину своих лучей. Его герои следовали за королем. Пир раковин готов, Фингал обращается к своим бардам и просит запет песню.
«Голос звучной Коны», он сказал, «о барды «былых времен!»[3]. Вы, в чьих думах восстают голубые войска[4] наших отцов, играйте на арфе в моем жилище и дайте мне послушать песню. Приятна радость горя, она подобна ветру весны, когда он нежно качает ветви дуба, и моло-
