Все место вокруг обстреляно снарядами с удушливыми газами. В воздухе стоит сильный запах, похожий на испарение эфира или чего-то в этом роде. Что-то одуряющее и сладковатое, как миндаль.
Часа два мы отдыхаем, а потом на батарее получен приказ: «В восемь часов вечера быть готовыми к бою. Поставить орудия по таким-то целям. Наши будут наступать на высоту правее дороги, которая находится как раз против второго дивизиона».
К восьми часам предполагается взорвать горны — минные галереи, — после чего пехота бросится в атаку и попытается выбить немцев с высоты.
Тихо. Розово. Мечтательно.
…По телефону:
«Через пятнадцать минут — всем укрыться в землянки. Будет взорвана минная галерея. Посидеть после взрыва минут пять и номерам занять места у орудий».
— Будет бой. Открывать быстрый и точный огонь.
Пятнадцать минут проходят. Все номера в землянках и с напряжением ловят малейший звук со стороны пехоты. Ожидается страшный взрыв, грохот и землетрясение. Шутка ли — в галерее заложено сто пятьдесят пудов динамита! Грохота что-то нет. Вместо этого земля начинает потихоньку вздрагивать. Дрожь усиливается, и окоп начинает качаться и трястись.
Где-то за пехотной цепью глупой треск, похожий на ружейную пальбу. Выскакиваем наружу. Взбираемся на окопы. На западе поднимаются тяжелые, зелено-желто-черные и скалистые клубы дыма и охватывают закат.
Опять:
— Батарея, к бою!
Через минуту вокруг ад, настоящий бой, который много раз пытались описать и всегда неудачно.
Слов таких и красок нет.
Грохот пятнадцати батарей сливается с ружейной и пулеметной дробью. Стрелки кричат «ура».
Смеркается. В ушах только и отдается:
— Два патрона беглых! Четыре патрона беглых! Скорее! Скорее! Не задерживать огня! Раз, два, три…
То и дело мое орудие бросает в темноту багрово-золотой язык огня, подскакивает, как бешеная лошадь, и тогда елочки, которые посажены впереди как маскировка, вдруг выхватываются из темноты, на секунду, будто выкованные