ГЕРМАНЪ и ДОРОТЕЯ. VIII.
Но поспѣшимъ виноградникъ и садъ пройти, не замедлясь: Видишь, какая заходитъ гроза; вдали промелькнула Молнія и мѣсяцъ вотъ-вотъ сокроется въ тучи». Тотчасъ они поднялись и стали спускаться съ пригорка Вдоль колосистой ржи, любуясь прозрачностью ночи; Такъ и въ темный потомъ вступили они виноградникъ. И ее онъ повелъ по нетесаннымъ каменнымъ плитамъ, Вдоль закрытой тропинки разложеннымъ въ видѣ ступеней. Тихо ступала она, положа ему руки на плечи. Свѣтомъ дрожащимъ луна подъ зеленью ихъ находила, Но гроза наконецъ темнотой окружила влюбленныхъ. Бережно дѣвушку сдерживать юноша сильный старался, Но она, не зная тропы и грубыхъ ступенекъ, Оступилась, ногу свихнула и чуть не упала. Ловко догадливый юноша руки раскинулъ и быстро Милую принялъ въ объятья, свое ей плечо подставляя. Грудь упала на грудь, и щека до щеки прикасалась. Такъ неподвижно стоялъ онъ, движенію первому вѣренъ, Не прижимая ее, а только противясь давленью. Чувствовалъ онъ драгоцѣнную ношу и сердца біенья, Вѣяло съ устъ ея на него ароматомъ,—въ объятьяхъ Величавую женщину слышалъ могучій мужчина. Боль скрывая, она ему сказала шутливо: «Это знакъ худой, говорятъ разумные люди, Если ноги свихнешь передъ самымъ порогомъ жилища; Я, признаюсь, для себя- бы желала получше примѣты. Повременимъ немного, не то съ хромою служанкой Ты хозяинъ плохой во мнѣньи родителей будешь».
