ИЗЪ ГОТЕ.
Всѣмъ, чему ученй, къ чему съ малолѣтства привыкла, Всѣмъ, чѣмъ сердце полно, старику угождать я готова. Но кто скажетъ мнѣ: какъ должна поступать я съ тобою, Будущимъ господиномъ и сыномъ единственнымъ въ домѣ?» Такъ говорила она, и къ грушѣ они подходили. Полный мѣсяцъ сіялъ такъ чудно съ вечерняго неба. Ночь наступила. Послѣднее зарево солнца потухло. Такъ предъ глазами у нихъ отдѣлялись рѣзкой чертою Свѣтъ, прозрачный какъ день, и черныя тѣни ночныя. И съ наслажденіемъ Германъ вопросъ отрадный услышалъ, Подъ широкимъ навѣсомъ груши, на мѣстѣ любимомъ, Бывшимъ нынѣ ^свидѣтелемъ слезъ его тайныхъ по милой. И, садясь на скамью, отдохнуть немного, влюбленный Юноша за руку дѣвушку взялъ и тихо сказалъ ей: «Сердце пусть научитъ тебя: его ты послушай». Но ни слова онъ больше прибавить не смѣлъ, хоть минута Благопріятна была: отказъ получить онъ страшился,— Ахъ, да къ тому жъ у нея и кольцо на пальцѣ онъ видѣлъ! Такъ безмолвно они сидѣли другъ подлѣ друга. Дѣвушка сказала затѣмъ: «Какъ сладостно свѣтитъ Чудный мѣсяцъ! Какъ день, его прозрачно сіянье. Въ городѣ я и дворы, и дома различаю подробно. Вонъ подъ кровлей окно: берусь сосчитать я и стекла». «Что ты видишь», на это ей юноша умный отвѣтилъ, «Это наше жилище, куда идемъ мы съ тобою. То окно у меня изъ комнаты вышло. Быть-можетъ, Будетъ оно и твонмъ: въ дому у насъ перемѣна. Наши эти поля и завтра жатва начнется. Здѣсь мы будемъ въ тѣни отдыхать, подкрѣпляйся пищей.
