ИЗЪ ГОТЕ.
«Правда, отецъ мой! Покамѣстъ народъ проживаетъ тихонько Въ счастьи, питаясь плодами земли, дары приносящей Съ каждымъ временемъ года и съ каждой новой луною, Все въ то время само собою приходитъ и всякій Самъ для себя и хорошъ, и уменъ, и живетъ, какъ живется. Тутъ разумнѣйшій мужъ отличаться отъ прочихъ не можетъ. Всѣ событья идутъ тихонько обычной дорогой. Но лишь только нужда, расторгая условія жизни, Зданье вѣковъ подорветъ, по садамъ пронесется и нивамъ, Женъ и мужей, изъ жилища обычнаго выгнавъ, заставитъ Денно и нощно скитаться, съ боязнью въ душѣ, по чужбинѣ,— Ахъ, въ то время невольно къ разумному всѣ обратятся И не напрасно теряетъ онъ мудрое слово совѣта. Вы не судьей ли, отецъ, между этимъ бѣгущимъ народомъ? Мнѣ такъ кажется: вы усмирили такъ скоро волненье. Право, сегодня вы мнѣ явились однимъ bзъ вожатыхъ Тѣхъ, что народамъ-изгнанникамъ путь открывали въ пустынѣ: Точно какъ будто съ Навиномъ бесѣдую иль Моисеемъ». И на это судья отвѣчалъ со значительнымъ видомъ: «Истинно, можетъ нашъ вѣкъ сравненъ быть съ тѣми вѣками Важныхъ явленій, о коихъ исторія намъ повѣствуетъ. Кто вчера да сегодня прожилъ въ настоящее время, Прожилъ цѣлые годы: такое скопленье событій. Я когда оглянусь, то кажется мнѣ, что сѣдою Старостью я удрученъ,—а силы во мнѣ еще свѣжи. О, мы смѣло себя сравняемъ съ тѣми, которымъ Нѣкогда Господь въ купинѣ горящей явился. Намъ онъ также предсталъ въ огнѣ и въ облакѣ дымномъ». Въ ту минуту, когда пасторъ продолжать собирался
