ГЕРМАНЪ и ДОРОТЕЯ. IV.
Часто объ участи жалкой моей вы и сами жалѣли; Но въ душѣ я цѣнилъ заботы родителей нѣжныхъ, Ихъ попеченье для насъ свое умножать состоянье, Часто стѣсняя себя изъ желанія дѣтямъ оставить. Только — увы! — не въ одномъ береженьи для будущихъ цѣлей Счастіе наше сокрыто и, какъ ни пріятно довольство, Счастія нѣтъ въ умноженіи нашихъ полей и достатка. Вмѣстѣ съ отцомъ престарѣлымъ старѣются также и дѣти, Свѣтлаго дня не видавъ и о завтрашнемъ вѣчно заботясь. Сами взгляните сюда и скажите: неправда ль, какъ чудно Все раскидалось, кругомъ? Внизу виноградникъ и садъ нашъ, Дальше сараи, конюшни и домъ, какъ полная чаша; Но когда я на домъ посмотрю и увижу окошко То изъ коморки моей, подъ самою крышей,—невольно Мнѣ на память приходитъ время, въ которое тамъ я Долго мѣсяца ягдалъ по ночамъ иль ранняго солнца (Крѣпкаго сна на короткое время бывало довольно): - Ахъ, какимъ одиночествомъ вѣяли въ эти минуты Комната, садъ и холмовъ далеко убѣгавшіе скаты! Все предо мною лелсало пустынно, и ждалъ я подруги». Добрая мать отвѣчала на это разумною рѣчью: «Сынъ мой, если ты новобрачную ждешь, чтобы съ нею Ночь обратилась тебЬ въ половину прекрасную ясизни, Всѣ дневныя заботы твои награждая,—повѣрь мнѣ, Мать и отецъ для тебя желаютъ того же. Мы сами Къ выбору дѣвушки часто тебя принуждали совѣтомъ. Только я знала сама, а теперь говоритъ мое сердце: Ежели часъ роковой не настанетъ, да во-время, въ пору
