ГЕРМАНЪ И ДОРОТТЕЯ. I.
Солнечнымъ зноемъ палимы и въ сѣрой пыли задыхаясь.»
Тронутъ, на это сказалъ человѣколюбивый хозяинъ:
«Если бы Германъ нашелъ и снабдилъ ихъ платьемъ и пищей!
Я не желалъ бы ихъ видѣть: мнѣ больно смотрѣть на несчастье.
Тронуты первою вѣстью такого страданья, мы тотчасъ
Скудную лепту отъ нашихъ избытковъ послали, чтобъ только
Нѣсколькимъ помощь подать, а тѣмъ и себя успокоить.
Но не станемъ печальныхъ картинъ обновлять передъ нами:
Страхъ проникаетъ и то очень быстро во грудь человѣка,
А забота мнѣ даже и самаго зла ненавистнѣй.
Въ дальнюю комнату лучше пойдемъ: тамъ очепь прохладно,
Солнце въ нее никогда не вступаетъ и воздухъ горячій
Въ толстыя стѣны нейдетъ; а маменька полный стаканчикъ
Стараго намъ принесетъ, чтобы было, чѣмъ думы разсѣять.
Здѣсь не весело пить: мухи выотся, жужжа, надъ стаканомъ».
Всѣ удалились они и довольны были прохладой.
Мать принесла имъ заботливо чистую влагу напитка
Въ свѣтло граненой бутылкѣ, на ясномъ подносѣ изъ цинка,
Съ зеленоватыми рюмками—истымъ бокаломъ рейнвейна.
Такъ всѣ трое они обсѣли свѣтло налощенный
Круглый коричневый столъ на тяжелыхъ, незыблемыхъ ножкахъ.
Весело пѣло стекло у хозяина и у пастора;
Только третій сидѣлъ, неподвижно задумчивъ, надъ чашей.
И къ нему обратился хозяинъ съ довѣрчивой рѣчью:
«Пей, сосѣдъ дорогой, покамѣстъ милость Господня
Насъ хранитъ и въ грядущемъ также будетъ хранить насъ!
Кто не сознается, что со времени злого пожара
Онъ, наказавъ однажды и строго, насъ радовалъ снова
