ИЗЪ ГОТЕ.
Ахъ, какъ и сами мы видѣли за двадцать лѣтъ па пожарѣ, Страхъ до того человѣка лишаетъ сознанья, что онъ Часто хватаетъ бездѣлицу, а дорогого не помнитъ. Такъ и эти везутъ съ неразумной заботою вещи Не пригожія, только волу и лошади тягость: Старыя доски да бочки, гусиный садокъ и насѣсти. Жены и дѣти влачатся, подъ ношей узловъ задыхаясь, Тащатъ кульки и корзины съ вещами, ненужными вовсе. Да, тяжело человѣку съ послѣднимъ добромъ разставаться! Такъ по пыльной дорогѣ тянулся толпящійся поѣздъ, Въ безпорядкѣ мѣшаясь. Тому, кто на тощихъ животныхъ, Хочется ѣхать потише; другой впопыхахъ погоняетъ. Вдругъ послышался крикъ дѣтей придавленныхъ и женщинъ И между ревомъ скота собакъ раздалось завыванье, Голосъ мольбы стариковъ и больныхъ, которые сверху Громоздко-грузной подводы въ постеляхъ сидѣли, качаясь. Но, колею потерявъ, колесо забираетъ со скрипомъ Къ самому краю дороги и съ насыпи фура въ канаву Падаетъ. Съ маху людей, закричавшихъ ужасно, далеко Кинуло въ поле,—но, къ счастію, такъ, что никто не убился: Имъ вослѣдъ сундуки повалились, но ближе упали. Право, кто видѣлъ паденіе, тотъ ожидалъ, что увидитъ, Какъ тяжелые шкапы и ящики всѣхъ передавятъ. Фура сломалась и люди лежали безъ помощи—каждый Мимо ѣхалъ и шелъ, озабоченный только собою. Всѣхъ за собой нетерпѣнье и общій потокъ увлекали. Мы поспѣшила на помощь—и что же? Больные и старцы, Тѣ, которымъ и дома едва выносимо страданье Долгое, здѣсь распростерты лежатъ, отъ боли стоная,
