всѣми возможными способами, должны придти въ великій соблазнъ отъ такихъ рѣчей.
«Чѣмъ хвалится, безумецъ!»
Значитъ,—скажутъ они,— мы были правы, не находя въ поэзіи вкуса и не видя въ ней никакого толка. Но замѣтимъ, что поэтъ, говоря такія рѣчи, конечно, не хотѣлъ унизить то, чѣмъ онъ жилъ и дышалъ, то-есть поэзію. Онъ хотѣлъ только со всею рѣзкостью выразить, до какой степени поэзія преобразуетъ дѣйствительность, возводитъ ее въ «перлъ созданія»; какъ истый лирикъ, онъ хотѣлъ научить насъ, что внѣшній міръ есть только поводъ къ поэзіи, что она коренится и растетъ лишь въ нашемъ внутреннемъ мірѣ. И, подумавши, мы убѣдимся, что поэтъ своимъ парадоксомъ хотѣлъ понизить достоинство не поэзіи, а дѣйствительности.
Мы, бѣдные жители земли, обречены на постоянный обманъ. Вокругъ насъ все тлѣнъ и прахъ, все носитъ печать зла и безобразія. По намъ во всемъ этомъ видится что-то прочное и твердое, намъ все это кажется тѣмъ единственнымъ, въ чемъ мы можемъ найти удовлетвореніе нашихъ желаній. И вотъ отчего мы преданы вѣчному исканію, вѣчной борьбѣ, вѣчному разочарованію. А между тѣмъ, у насъ есть истинная, не обманчивая дѣйствительность, которую мы забываемъ въ погонѣ за ложною; эта дѣйствительность — наше чувство, наша душа. Gefгрl ist alles, «чувство—все», говоритъ Фаустъ у Гёте. Кто признаетъ свою душу за настоящую дѣйствительность, для того этотъ міръ станетъ призрачнымъ. А кто, напротивъ, считаетъ
