О другъ, не мучь меня жестокимъ приговоромъ!
Я оскорбить тебя минувшимъ не хочу:
Оно плѣнительнымъ промчалось метеоромъ…
Съ твоимъ я встрѣтиться робѣлъ и жаждалъ взоромъ
И приходилъ молчать… Я и теперь молчу:
Добра и красоты въ чертахъ твоихъ сліянье
Попрежнему еще мой подкупаетъ умъ;
Я нижу, — вотъ оно, то нѣжное созданье,
Къ которому я несъ весь пылъ, все упованье
Безумныхъ, радостныхъ, невысказанныхъ думъ;
Но — помнишь ли? — весной гремѣла пѣснь лѣсная
И кликалъ соловей серебряные сны;
Теперь душистѣй лѣсъ, пышнѣе тѣнь ночная,
И хочетъ соловей запѣть, какъ утромъ мая, —
Но робко такъ не пѣлъ онъ въ первый день весны!..
О друг, не мучь меня жестоким приговором!
Я оскорбить тебя минувшим не хочу:
Оно пленительным промчалось метеором…
С твоим я встретиться робел и жаждал взором
И приходил молчать… Я и теперь молчу:
Добра и красоты в чертах твоих слиянье
По-прежнему еще мой подкупает ум;
Я нижу, — вот оно, то нежное созданье,
К которому я нес весь пыл, все упованье
Безумных, радостных, невысказанных дум;
Но — помнишь ли? — весной гремела песнь лесная
И кликал соловей серебряные сны;
Теперь душистей лес, пышнее тень ночная,
И хочет соловей запеть, как утром мая, —
Но робко так не пел он в первый день весны!..
