Онъ сталъ на утесѣ; въ лицо ему вѣтеръ суровый
Бросалъ, насмѣхаясь, колючими брызгами пѣны.
И валъ возносился и рушился, бѣлоголовый,
И море стучало у ногъ о гранитныя стѣны.
Подъ вѣтромъ уклончивымъ парусъ скользилъ на просторѣ,
Къ Винландіи внукъ его правилъ свой бѣгъ непреклонный,
И съ каждымъ мгновеньемъ межъ ними все ширилось море,
А голосъ морской разносился, какъ вопль похоронный.
О, горе, кто видѣлъ, какъ дѣти дѣтей уплываютъ
Въ страну недоступную больше мечу и побѣдамъ!
Кого и напѣвы военныхъ роговъ не сзываютъ,
Кто долженъ мириться со славой, уступленной дѣдамъ.
Хочу навсегда быть желаннымъ и сильнымъ для боя,
Чтобъ не были тяжки гранитныя, косныя стѣны,
Когда уплываетъ корабль среди шума и воя,
И вѣтеръ въ лицо намъ швыряется брызгами пѣны.
1900.
Он стал на утесе; в лицо ему ветер суровый
Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены.
И вал возносился и рушился, белоголовый,
И море стучало у ног о гранитные стены.
Под ветром уклончивым парус скользил на просторе,
К Винландии внук его правил свой бег непреклонный,
И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море,
А голос морской разносился, как вопль похоронный.
О, горе, кто видел, как дети детей уплывают
В страну недоступную больше мечу и победам!
Кого и напевы военных рогов не сзывают,
Кто должен мириться со славой, уступленной дедам.
Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя,
Чтоб не были тяжки гранитные, косные стены,
Когда уплывает корабль среди шума и воя,
И ветер в лицо нам швыряется брызгами пены.
1900.
