Дрожалъ корабль нашъ, мертвый, сонный
Громадой черной передъ ней,
А я скрывался потаенно
Межъ бревенъ, веселъ и снастей.
И, словно въ жаждѣ утѣшенья,
Та, въ бѣломъ женщина, ждала,
И медлила свершить рѣшенье…
Но дрогнула предъ утромъ мгла…
Въ моей душѣ все было смутно,
Хотѣлъ я крикнуть, — и не могъ…
Но вдругъ повѣялъ вѣтръ попутный,
И кормщикъ затрубилъ въ свой рогъ.
Всѣ пробудились, зашумѣли,
Вознесся якорь съ быстротой,
Канаты радостно запѣли, —
Но пристань видѣлъ я — пустой!
И мы пошли, качаясь плавно,
И быстро все свѣтлѣло вкругъ, —
Но мнѣ казалось, будто явно
Въ водѣ распространялся кругъ…
Я — жрецъ Изиды Свѣтлокудрой;
Я былъ воспитанъ въ храмѣ Фта,
И далъ народъ мнѣ имя „Мудрый“,
За то, что жизнь моя чиста!
1900.
Дрожал корабль наш, мертвый, сонный
Громадой черной перед ней,
А я скрывался потаенно
Меж бревен, весел и снастей.
И, словно в жажде утешенья,
Та, в белом женщина, ждала,
И медлила свершить решенье…
Но дрогнула пред утром мгла…
В моей душе все было смутно,
Хотел я крикнуть, — и не мог…
Но вдруг повеял ветр попутный,
И кормщик затрубил в свой рог.
Все пробудились, зашумели,
Вознесся якорь с быстротой,
Канаты радостно запели, —
Но пристань видел я — пустой!
И мы пошли, качаясь плавно,
И быстро все светлело вкруг, —
Но мне казалось, будто явно
В воде распространялся круг…
Я — жрец Изиды Светлокудрой;
Я был воспитан в храме Фта,
И дал народ мне имя «Мудрый»,
За то, что жизнь моя чиста!
1900.
