Но сознаетъ она всю власть обѣта.
Рукой привычной скинутъ плащъ. Спѣши!
Она зоветъ тебя полураздѣтой.
Но онъ, — томимъ до глубины души, —
Садится къ ней на каменное ложе,
И вотъ они бесѣдуютъ въ тиши.
— Зачѣмъ меня ты позвала? — „Прохожій,
Ты такъ хорошъ.“ — Ты здѣшняя? — „О, да!“
— Что̀ дѣлала ты прежде? — „Да все то же.“
— Нѣтъ, прежде! Ты была вѣдь молода,
Быть можетъ, ты любила… — „Я не сказки
Разсказывать звала тебя сюда!“
И вдругъ, вскочивъ, она спѣшитъ къ развязкѣ,
Зоветъ его. Но, до конца скорбя,
Не внемлетъ онъ соблазнамъ словъ и ласкѣ.
О, если бы припасть къ устамъ, любя!
И, взоръ поднявъ, онъ задаетъ подругѣ
Еще вопросъ: — А какъ зовутъ тебя?
— „Я — Аганатисъ.“ — Прянулъ онъ въ испугѣ.
О, велика богиня всѣхъ богинь,
Астарта свѣтлая! — ты царствуешь всевластно
Надъ моремъ, надъ землей, надъ сномъ пустынь.
Но сознает она всю власть обета.
Рукой привычной скинут плащ. Спеши!
Она зовет тебя полураздетой.
Но он, — томим до глубины души, —
Садится к ней на каменное ложе,
И вот они беседуют в тиши.
— Зачем меня ты позвала? — «Прохожий,
Ты так хорош.» — Ты здешняя? — «О, да!»
— Что делала ты прежде? — «Да все то же.»
— Нет, прежде! Ты была ведь молода,
Быть может, ты любила… — «Я не сказки
Рассказывать звала тебя сюда!»
И вдруг, вскочив, она спешит к развязке,
Зовет его. Но, до конца скорбя,
Не внемлет он соблазнам слов и ласке.
О, если бы припасть к устам, любя!
И, взор подняв, он задает подруге
Еще вопрос: — А как зовут тебя?
— «Я — Аганатис.» — Прянул он в испуге.
О, велика богиня всех богинь,
Астарта светлая! — ты царствуешь всевластно
Над морем, над землей, над сном пустынь.
