Какъ жаждалъ онъ хоть блѣднаго слѣда
Былого! — Тщетно! Что̀ воспоминанья
Нетлѣнно проносили сквозь года,
Исчезло все. Смѣнились очертанья
Залива; пристань разрослась съ тѣхъ поръ,
Безвѣстныя кругомъ столпились зданья.
Нигдѣ былого не встрѣчаетъ взоръ…
Лишь моря шумъ твердитъ родные звуки,
Да есть родное въ высяхъ дальнихъ горъ.
— Пятнадцать лѣтъ! пятнадцать лѣтъ разлуки!
Искать друзей иль убѣжать назадъ?
Но вдругъ до плечъ его коснулись руки.
Онъ смотритъ: золото, браслетовъ рядъ,
И жгучій взоръ подъ бровью слишкомъ черной.
„Морякъ, пойдемъ! на нынче ты мой братъ!“
И за гетерой онъ идетъ покорный.
Не начато вино въ большихъ амфорахъ,
Онъ съ ней не рядомъ (то недобрый знакъ),
И мало радости въ упорныхъ взорахъ.
Глядитъ онъ молча за окно, во мракъ;
Ея вопросы гаснутъ безъ отвѣта;
Онъ страшенъ ей, задумчивый морякъ.
Как жаждал он хоть бледного следа
Былого! — Тщетно! Что воспоминанья
Нетленно проносили сквозь года,
Исчезло все. Сменились очертанья
Залива; пристань разрослась с тех пор,
Безвестные кругом столпились зданья.
Нигде былого не встречает взор…
Лишь моря шум твердит родные звуки,
Да есть родное в высях дальних гор.
— Пятнадцать лет! пятнадцать лет разлуки!
Искать друзей иль убежать назад?
Но вдруг до плеч его коснулись руки.
Он смотрит: золото, браслетов ряд,
И жгучий взор под бровью слишком черной.
«Моряк, пойдем! на нынче ты мой брат!»
И за гетерой он идет покорный.
Не начато вино в больших амфорах,
Он с ней не рядом (то недобрый знак),
И мало радости в упорных взорах.
Глядит он молча за окно, во мрак;
Ее вопросы гаснут без ответа;
Он страшен ей, задумчивый моряк.
