И онъ мнѣ: — „Нѣтъ! Что̀ рѣшено, то неизмѣнно!
Не уступлю ничего! пойду своимъ путемъ!
Жаловаться позорно, раскаянье презрѣнно,
Дважды жалокъ тотъ, кто плачетъ о быломъ!“
Онъ стоялъ предо мной и увѣренъ и смѣлъ,
Онъ не видѣлъ меня, хоть на меня онъ смотрѣлъ,
А еслибъ увидѣлъ, отвѣтилъ презрѣньемъ.
Я — утомленный! Я — измѣненный! Я — побѣжденный судьбой,
Вотъ я стою передъ нимъ, вотъ я стою предъ собой.
Да! въ этотъ вечерній часъ я самъ къ себѣ пришелъ привидѣньемъ…
И медленно, медленно образъ погасъ,
И годы надвинулись, словно знакомыя маски.
Часы на стѣнѣ спокойно пробили часъ…
Я придвинулъ къ себѣ мои старыя, дѣтскія краски.
1898.
И он мне: — «Нет! Что решено, то неизменно!
Не уступлю ничего! пойду своим путем!
Жаловаться позорно, раскаянье презренно,
Дважды жалок тот, кто плачет о былом!»
Он стоял предо мной и уверен и смел,
Он не видел меня, хоть на меня он смотрел,
А если б увидел, ответил презреньем.
Я — утомленный! Я — измененный! Я — побежденный судьбой,
Вот я стою перед ним, вот я стою пред собой.
Да! в этот вечерний час я сам к себе пришел привиденьем…
И медленно, медленно образ погас,
И годы надвинулись, словно знакомые маски.
Часы на стене спокойно пробили час…
Я придвинул к себе мои старые, детские краски.
1898.
