А на Востокѣ вновь встаетъ колоссъ,
Безвѣстный, грозный, странно-неизмѣнный…
И, какъ предвѣстье новыхъ страшныхъ грозъ,
Свой скиптръ съ Крестомъ возноситъ надъ вселенной.
Творятся чудеса недавнихъ дней,
Для трезвой мысли тѣмъ чуднѣй, чѣмъ ближе:
То франкъ въ Москвѣ-рѣкѣ поитъ коней,
То русскій царь вершитъ судьбу въ Парижѣ.
За дикимъ сномъ мятущихся вѣковъ,
За яркой смѣной дерзостныхъ событій,
Какъ взору разглядѣть канву основъ,
Тѣ бѣлыя натянутыя нити?
Кто угадаетъ роковой узоръ,
Причудливый, живой, необычайный?
Кто смѣло скажетъ, что оконченъ споръ,
Все рѣшено и быть не можетъ тайны?
И Змѣй и Левъ, среди равнинъ и рѣкъ,
Ужель отнынѣ мирно лягутъ рядомъ?
Но Духъ предвидѣлъ, Даніилъ предрекъ:
Славянскій стягъ зарѣетъ надъ Царьградомъ!
1900.
А на Востоке вновь встает колосс,
Безвестный, грозный, странно-неизменный…
И, как предвестье новых страшных гроз,
Свой скиптр с Крестом возносит над вселенной.
Творятся чудеса недавних дней,
Для трезвой мысли тем чудней, чем ближе:
То франк в Москве-реке поит коней,
То русский царь вершит судьбу в Париже.
За диким сном мятущихся веков,
За яркой сменой дерзостных событий,
Как взору разглядеть канву основ,
Те белые натянутые нити?
Кто угадает роковой узор,
Причудливый, живой, необычайный?
Кто смело скажет, что окончен спор,
Все решено и быть не может тайны?
И Змей и Лев, среди равнин и рек,
Ужель отныне мирно лягут рядом?
Но Дух предвидел, Даниил предрек:
Славянский стяг зареет над Царьградом!
1900.
