По синевѣ катилася звѣзда,
Когда она шепнула на прощанье:
„Твоя! твоя! опять и навсегда!“
Я шелъ одинъ; дремали изваянья
Нѣмыхъ домовъ и призраки церквей;
И думалъ я, какъ лживо ожиданье.
О, бардъ любви, далекій соловей,
О, лунный свѣтъ, всегда необычайный,
О, бахрома нависнувшихъ вѣтвей!
Вы создали плѣнительныя тайны,
Вы подсказали пламенную ложь,
Мой страстный бредъ, красивый, но случайный:
Ищу въ себѣ — томительную дрожь,
Роптаніе живительныхъ предчувствій…
Нѣтъ! прочь слова! себѣ ты не солжешь!
Сокровища, заложенныя въ чувствѣ,
Я берегу для творческихъ минутъ,
Ихъ отдаю лишь въ строфахъ, лишь въ искусствѣ.
А въ жизни я — какъ выпитый сосудъ;
Томлюсь, дрожа, весь холоденъ, ликуя,
Огни страстей лишь вспыхнутъ, какъ умрутъ.
Дитя, прости обманы поцѣлуя:
Я лгу, моля, твердя „люблю“, я лгу.
Нѣтъ, никого на свѣтѣ не люблю я,
И никого любить я не могу!
1894.
По синеве катилася звезда,
Когда она шепнула на прощанье:
«Твоя! твоя! опять и навсегда!»
Я шел один; дремали изваянья
Немых домов и призраки церквей;
И думал я, как лживо ожиданье.
О, бард любви, далекий соловей,
О, лунный свет, всегда необычайный,
О, бахрома нависнувших ветвей!
Вы создали пленительные тайны,
Вы подсказали пламенную ложь,
Мой страстный бред, красивый, но случайный:
Ищу в себе — томительную дрожь,
Роптание живительных предчувствий…
Нет! прочь слова! себе ты не солжешь!
Сокровища, заложенные в чувстве,
Я берегу для творческих минут,
Их отдаю лишь в строфах, лишь в искусстве.
А в жизни я — как выпитый сосуд;
Томлюсь, дрожа, весь холоден, ликуя,
Огни страстей лишь вспыхнут, как умрут.
Дитя, прости обманы поцелуя:
Я лгу, моля, твердя «люблю», я лгу.
Нет, никого на свете не люблю я,
И никого любить я не могу!
1894.
