А помните о горѣ вашей дамы;
Подумайте, что мой побѣгъ меня
Избавитъ отъ безбожнаго союза,
Противнаго и небесамъ и людямъ.
О, троньтесь же мольбой моей души,
Столь полной скорбью, какъ песками море,
И согласитесь проводить меня!
Но если нѣтъ — прошу храните втайнѣ,
Что я сказала вамъ: тогда одна
Должна я буду ѣхать къ Валентину.
Синьора, мнѣ понятна ваша горесть
И чувства ваши я вполнѣ цѣню;
Отъ всей души готовъ васъ провожать.
Мнѣ все равно, чтобъ послѣ ни постигло
Меня за то: желаю одного,
Чтобъ вы счастливы были. Такъ когда же
Вы думаете ѣхать?
Въ эту ночь.
А гдѣ сойдемся мы, синьора?
Въ кельѣ
Отца Патрикія: къ нему пойду я
На исповѣдь.
И я туда явлюсь.
Прощайте, благородная синьора.
Такъ до свиданья, добрый Эгламуръ.
Лаунсъ. Когда слуга человѣка долженъ служить ему по-собачьи, оно — видите ли — и обидно. Я воспиталъ его съ пеленокъ, спасъ отъ потопленія, тогда какъ трое или четверо изъ его слѣпыхъ братцевъ и сестрицъ пошли ко дну. Я обучилъ его такъ, что всякій, кто посмотритъ на него, скажетъ: вотъ какъ бы я обучилъ мою собаку. Вотъ и посылаетъ меня господинъ отвести его въ подарокъ синьорѣ Сильвіи. Не успѣлъ я войти въ столовую, какъ онъ шасть къ тарелкѣ синьоры, да и стянулъ съ нея каплунью ножку. Выходитъ дѣло дрянь, когда песъ не умѣетъ вести себя прилично во всякомъ обществѣ. По-моему, ужъ если кто, такъ сказать, взялся быть настоящей собакой, то онъ — такъ, сказать — долженъ вести себя какъ порядочная собака. Ну, не будь я умнѣе его, не возьми на себя его вину, такъ ужъ быть бы ему повѣшену. Поплатился бы онъ за это — сейчасъ умереть, поплатился бы. Посудите сами: забрался онъ на дняхъ, въ компаніи трехъ или четырехъ благовоспитанныхъ собакъ, подъ столъ герцога и, повѣрите ли, не пробылъ тамъ и столько времени, сколько нужно, чтобъ высморкаться, какъ ужъ всѣ носы въ комнатѣ почувствовали его присутствіе. „Выгнать собаку!“ говоритъ одинъ; „это что за песъ?“ говоритъ другой; „ототдрать его!“ кричитъ третій; „повѣсить его!“ говоритъ герцогъ. Мнѣ этотъ запахъ ужъ давно знакомъ: я тотъ часъ и смекнулъ, что это мой Краббъ — и пошелъ къ человѣку, который сѣчетъ собакъ. „Любезный, говорю, ты хочешь выпороть эту собаку?“ — Да, говоритъ, хочу. „Такъ ты, говорю, поступишь совсѣмъ несправедливо: вѣдь, это того, я сдѣлалъ“. Онъ не сказалъ противъ этого ни слова, и выстегалъ меня вонъ изъ комнаты. Много ли господъ сдѣлали бы то же самое для своихъ слугъ? Да что! я могу показать подъ присягой, что сидѣлъ въ колодкѣ за пудинги, которые онъ не разъ стянулъ — иначе не быть бы ему въ живыхъ; что стоялъ у столба за гусей, которыхъ онъ задушилъ, и за что его непремѣнно бы убили. Что, песъ, небось ты все позабылъ? Но я припоминаю еще одну штуку, которую ты сыгралъ со мною, когда я прощался съ синьорой Сильвіей. Не говорилъ ли я тебѣ, чтобъ ты всегда смотрѣлъ на меня и дѣлалъ такъ, какъ я? Когда же ты видѣлъ, чтобъ я поднималъ ногу и орошалъ юбку благородной дамы? Ну, видалъ ли ты, чтобъ я откалывалъ такія штуки?
Ты нравишься мнѣ, Себастьянъ; охотно
Беру тебя на службу, и сейчасъ же
Тебѣ могу я порученье дать.
Что вамъ угодно, я готовъ исполнить.
Надѣюсь. (Лаунсу.) А! ты здѣсь болванъ!
Гдѣ ты шатался цѣлые два дня?
