Но Сильвія — я самъ; разстаться съ нею
Не то ли, что съ самимъ собой разстаться?
Мертвящее изгнанье! Что мнѣ въ свѣтѣ,
Когда при немъ я Сильвіи не вижу?
Какая радость радостью мнѣ будетъ
Безъ Сильвіи? я не могу жъ представить,
Что здѣсь она, со мной — и этой грезой
Обманывать тоскующее сердце.
Когда я ночью не былъ у нея,
Нѣтъ музыки мнѣ въ пѣньи соловья,
А если днемъ я Сильвію не вижу,
То для меня дневного свѣта нѣтъ.
Она мнѣ жизнь давала; я угасну,
Когда ея вліянье перестанетъ
Меня питать, живить и согрѣвать.
И, избѣжавши злого приговора,
Я не избѣгну смерти роковой:
Оставшись здѣсь — я смерти ожидаю,
Уйдя отсюда — жизнь я покидаю.
Протей. Бѣги, бѣги, Лаунсъ, отыщи его!
Лаунсъ. Эй, эй! сюда!
Протей. Кого ты видишь?
Лаунсъ. Да того, кого ищемъ: на головѣ его нѣтъ волоса, который не былъ бы Валентиномъ.
Протей. Это ты, Валентинъ?
Валентинъ. Нѣтъ.
Протей. Такъ кто же ты, наконецъ?
Валентинъ. Ничто.
Лаунсъ. Да развѣ ничто можетъ говорить? Синьоръ, не хватить ли его?
Протей. Кого хватить?
Лаунсъ. Да ничто.
Протей. Стой, болванъ.
Лаунсъ. Да кто же, синьоръ — я вѣдь хочу хватить ничто.
Протей. Прочь, говорятъ! Послушай, другъ Валентинъ!
Я сталъ глухимъ ко всякой доброй вѣсти,
Затѣмъ что много выслушалъ дурныхъ.
Такъ и свои я погребу въ молчаньи —
Онѣ суровы, гадки, мучатъ слухъ.
Не умерла ли Сильвія?
Нѣтъ, мой другъ!
Да, нѣтъ меня для Сильвіи прелестной!
Не измѣнила ль мнѣ?
Нѣтъ, Валентинъ.
Да, нѣтъ меня, коль Сильвія забыла.
Какую жъ вѣсть мнѣ хочешь сообщить?
Объявлено, синьоръ, что васъ изгнали.
Что ты отсюда изгнанъ, Валентинъ,
Отъ Сильвіи и друга твоего.
О, я насытился ужъ этимъ горемъ!
Довольно — я умру отъ пресыщенья.
А Сильвіи извѣстно, что я изгнанъ?
Да, этотъ приговоръ неотразимый
Былъ встрѣченъ ею моремъ жемчуговъ,
Которые слезами называютъ.
Ихъ пролила она къ ногамъ отца
Суроваго упавши на колѣна
И, блѣдная, предъ нимъ ломая руки,
Причемъ онѣ бѣлѣй отъ горя стали.
Ни поднятыя руки, ни рыданья,
Ни вздохи тяжкіе, ни стонъ печальный,
Ни серебромъ струившіяся слезы
Не тронули жестокаго отца.
„Нѣтъ, онъ умретъ, когда его поймаютъ!“
И — къ довершенью бѣдъ — ея мольбы
Помиловать тебя такъ раздражили
Его, что дочь онъ держитъ взаперти,
Грозя навѣкъ оставить въ заточеньи.
Ни слова больше, если то, что скажешь,
Не умертвитъ меня; но если такъ,
То говори, чтобъ это было пѣснью
Конечною моей безмѣрной скорби.
О, не скорби о томъ, уему помочь
Ужъ невозможно; лучше постарайся
Помочь тому, о чемъ ты такъ скорбишь.
Кормилица и мать всѣхъ благъ есть время.
Оставшись здѣсь, ты не увидишь милой,
А только жизнь опасности подвергнешь.
Ступай съ надеждой, посохомъ любви:
