Такъ память чувства прежняго во мнѣ
Померкла вдругъ предъ новымъ впечатлѣньемъ.
Мои ль глаза, хвалы ли Валентина,
Ея ли красота, моя ли лживость
Къ безумнымъ помысламъ меня влекутъ?
Она прекрасна; Юлія не хуже,
Но къ ней моя растаяла любовь,
Какъ предъ огнемъ статуя восковая
Теряетъ прежній образъ понемногу.
И вмѣстѣ охладѣлъ я къ Валентину.
Я больше не люблю его, какъ прежде;
Но, ахъ, зато люблю его невѣсту!
И это мнѣ любить его мѣшаетъ.
О, какъ ее любить я буду послѣ,
Когда теперь, безумный, такъ люблю!
Лишь внѣшнія ея черты я видѣлъ,
И ужъ онѣ мой разумъ помрачили;
Но если всѣ увижу совершенства,
Я сдѣлаюсь безумнымъ, иль ослѣпну.
Коль страсть мою я подавить смогу,
То подавлю; не то — на все пойду!
Спидъ. Лаунсъ, клянусь моей честью, ты желанный гость въ Миланѣ!
Лаунсъ. Не клянись ложно: я вовсе не желанный гость. Я всегда говорю, что человѣкъ никогда не пропалъ, пока не повѣшенъ, и никогда не будетъ желаннымъ, пока не заплатитъ счета, и хозяйка не скажетъ ему: „милости просимъ“.
Спидъ. Ахъ, ты дура-голова! пойдемъ-ка лучше въ кабакъ, тамъ за пять пенсовъ ты услышишь пять тысячъ „милости просимъ“. Ну, какъ же разстался твой господинъ съ синьорой Юліей?
Лаунсъ. Сошлись-то серьезно, а разошлись шутя.
Спидъ. Но женится ли онъ на ней?
Лаунсъ. Нѣтъ.
Спидъ. Значитъ, она за него пойдетъ?
Лаунсъ. Опять-таки нѣтъ.
Спидъ. Стало-быть у нихъ разрывъ?
Лаунсъ. И этого нѣтъ; оба цѣлы, какъ рыбы.
Спидъ. Такъ въ чемъ же дѣло, наконецъ.
Лаунсъ. Да ни въ чемъ; если ей хорошо, такъ и ему не хуже.
Спидъ. Вотъ оселъ! Я ничего не возьму въ толкъ.
Лаунсъ. Вотъ чурбанъ безтолковый! У меня и палка съ толкомъ.
Спидъ. Что ты тамъ мелешь?
Лаунсъ. Чего молоть-то? Вотъ упрусь въ тебя и толкну.
Спидъ. То толканье, дуралей, а не толкъ.
Лаунсъ. Толканье ли, толкъ ли — все едино. Не въ словѣ дѣло.
Спидъ. Да говори же, какъ слѣдуетъ — будетъ свадьба?
Лаунсъ. Спроси вотъ у моей собаки; скажетъ „да“ — такъ будетъ; „нѣтъ“ — такъ не будетъ; а не скажетъ ничего и хвостомъ завиляетъ — опять-таки будетъ.
Спидъ. Слѣдовательно — будетъ.
Лаунсъ. О такихъ тайнахъ я говорю только иносказательно.
Спидъ. Говори, какъ хочешь, только понятно. А что скажешь, Лаунсъ — вѣдь и мой господинъ отъ любви-то ошалѣлъ.
Лаунсъ. Я всегда зналъ его такимъ.
Спидъ. Какимъ?
Лаунсъ. Шальнымъ, какъ ты назвалъ его самъ.
Спидъ. Вотъ оселъ! Опять меня не понялъ.
Лаунсъ. Да я говорю не про тебя, а про твоего господина.
Спидъ. Я тебѣ говорю, что господинъ мой сгораетъ отъ любви.
Лаунсъ. А мнѣ что за дѣло? пусть его сгораетъ! Вотъ, если хочешь завернуть со мною въ кабакъ, такъ ладно, а нѣтъ, такъ будешь евреемъ, жидомъ, недостойнымъ названія христіанина.
Спидъ. А почему?
Лаунсъ. Да потому, что въ тебѣ и настолько нѣтъ любви къ ближнему, чтобъ зайти съ христіаниномъ въ кабакъ. Пойдешь, что-ли?
Спидъ. Идемъ, идемъ. (Уходятъ).
И Юлію оставить — вѣроломство,
И Сильвію любить мнѣ — вѣроломство,
Измѣна жъ другу — хуже вѣроломства.
И сила та, которою я клялся,
Влечетъ меня къ тройному вѣроломству:
И клятва, и измѣна — отъ любви.
О дивно-вдохновительная страсть!
