вая морали внѣшнимъ образомъ, Шекспиръ является великимъ моралистомъ, какъ великіе моральные уроки даетъ и жизнь. Въ особенности поучительны его великія трагедіи, къ которымъ принадлежитъ и „Ромео и Джульетта“.
Трагедія, какъ и всякое вообще художественное произведеніе, имѣетъ своею задачей возбуждать въ насъ, въ нашей душѣ и чувствахъ, рядъ настроеній, которыя въ концѣ концовъ могутъ приносить намъ то или иное удовлетвореніе. Трагедія достигаетъ такой цѣли при помощи имѣющаго въ ней мѣсто трагизма, величіемъ ли и значеніемъ мучительныхъ ощущеній, или же мощью высшаго добраго начала въ страдающей и борющейся личности. Трагедія „Ромео и Джульетта“ удовлетворяетъ обоимъ этимъ требованіямъ. Душа созерцателя участи Ромео и Джульетты получаетъ облегченіе (очищается, по выраженію Аристотеля) въ сильнѣйшей степени, благодаря чувствамъ, которыя возбуждаетъ Шекспировская трагедія, чувствамъ такъ называемаго страха и состраданія.
Трудно найти въ какой-нибудь другой драмѣ объясненіе въ любви болѣе прелестное, чѣмъ то, какое слышимъ въ первомъ разговорѣ Ромео и Джульетты. Къ этому объясненію приравниваютъ еще объясненіе между Фернандо и Мирандою въ Шекспировой „Бурѣ“. Печать особой нѣжности замѣчается на всей картинѣ ночного свиданія, озаренной вдобавокъ кроткимъ сіяніемъ луны. Это какъ бы лучшій пережитокъ сценъ средневѣковыхъ заревыхъ пѣсенъ со всею ихъ поэтичностью. Если бы выдѣлить сцену взаимнаго объясненія Ромео и Джульетты изъ цѣлаго, въ которое она включена, то она могла бы принести лишь глубокое наслажденіе нашему сердцу: въ ней затрогиваются самыя сладкія чувствованія, къ какимъ мы способны, и передаются словами самой свѣтлой радости. Но какъ скоро мы станемъ разсматривать эту сцену въ связи съ остальными и, присутствуя при ней, окажемся знающими то, чего вначалѣ не предвидѣли Ромео и Джульетта, именно то, что они принадлежатъ къ враждующимъ семьямъ, то сердце наше сразу проникнется страхомъ за нихъ. Мы охвачены заботою о судьбѣ этихъ влюбленныхъ, становящихся вслѣдствіе своей любви въ разрѣзъ со взаимнымъ отношеніемъ семействъ, къ которымъ они принадлежатъ; мы полны глубокаго состраданія къ ихъ столь прекрасной и, однако же, тщетной любви. Эти глубоко захватывающія насъ чувствованія достигаютъ въ насъ потомъ, по мѣрѣ хода дѣйствія пьесы, высшаго напряженія, когда мы видимъ всю мимолетность счастія этихъ молодыхъ существъ, очаровывающихъ насъ силою, свѣжестью и поэтичностью своего чувства. Въ концѣ мы достигаемъ освобожденія, отрѣшенія отъ такого напряженія („очищенія“, по выраженію Аристотеля), но не вполнѣ. Зритель „Ромео и Джульетты“ не вполнѣ проникается тѣмъ настроеніемъ, въ которомъ полагалъ результатъ созерцанія трагедіи Шиллеръ. Послѣдній думалъ, что трагедія пробуждаетъ живое, ясное сознаніе телеологической связи вещей, нравственнаго міропорядка, приводитъ къ примиренію[1]. Конечно, не смерть Ромео и Джульетты приноситъ намъ такое облегченіе, а въ нѣкоторой степени доставляетъ его примиреніе обоихъ враждовавшихъ домовъ въ виду дорогихъ жертвъ злой вражды. Инымъ, впрочемъ, и это примиреніе кажется ненадежнымъ. Гораздо болѣе утѣшенія даруетъ зрителю то, что, не взирая на смерть, достигаетъ все-таки тріумфа любовь Ромео и Джульетты, любовь безграничная и беззавѣтная, проявившая всю свою красоту. Ромео и Джульетта выказываютъ въ себѣ высокій подъемъ чувства, не желая жить другъ безъ друга. Такъ, судьба Ромео и Джульетты глубоко трогаетъ насъ и вмѣстѣ возвышаетъ нѣсколько нашъ духъ зрѣлищемъ торжества ихъ идеала: Ромео и Джульетта ни на минуту не колеблются въ вѣрности одному изъ идеаловъ совершеннаго человѣческаго существованія. Но все-таки намъ тяжело примириться съ ихъ гибелью.
Предложеннымъ анализомъ характеровъ Ромео и Джульетты и остальныхъ дѣйствующихъ лицъ разсматриваемой трагедіи и изслѣдованіемъ сущности ея трагизма и воздѣйствія, думаемъ, подготовлено достаточно матеріала для рѣшенія вопроса объ ея смыслѣ.
Кажется, достаточно выяснено, что Шекспиръ не могъ имѣть въ виду взваливать всю вину трагической развязки своей пьесы на ослѣпленіе любовной страсти Ромео и Джульетты, и, слѣдовательно, идея его произведенія — не та узко моральная тенденція, какую навязывалъ ему Гервинусъ; равнымъ образомъ не могла она состоять и въ апоѳеозѣ любви въ томъ ея
- ↑ «Das grosse gigantische Schicksal, welches den Menschen erhebt, wenn es den Menschen zermalmt»
