дителямъ о своемъ брачномъ союзѣ тотчасъ же послѣ того, какъ онъ состоялся: очевидно, они не могли ожидать для себя ничего добраго отъ такой откровенности. Слѣдовательно, само по себѣ чувство Ромео и Джульетты не заключаетъ въ себѣ трагической вины. Скажутъ, что тѣмъ не менѣе слѣпая сила любви выказала вполнѣ свою власть надъ Ромео и Джульеттой: они погибли вслѣдствіе рабскаго подчиненія страсти и изъ-за своей собственной недальновидности и торопливости подъ вліяніемъ ея. Должно, однако, принять во вниманіе, что, если Ромео выказываетъ себя вначалѣ и до изгнанія весьма податливымъ къ впечатлѣніямъ (умѣетъ онъ, впрочемъ, и тогда себя сдерживать, какъ, напр., въ сценѣ съ Тибальтомъ, и слушаться разумныхъ совѣтовъ Лоренцо), то подъ конецъ піесы ошибка его состоитъ въ томъ, что онъ поторопился умереть, но она вполнѣ естественна въ виду сообщеннаго ему факта погребенія Джульетты; Ромео такъ подпалъ впечатлѣнію отъ этой горестной вѣсти, что не обратилъ вниманія на румянецъ лежавшей въ гробу Джульетты. Значитъ, вся вина Ромео заключалась лишь въ томъ, что онъ не возмогъ пережить Джульетту и безъ нея не видѣлъ цѣли въ жизни. То же можно сказать и о Джульеттѣ. Справедливо замѣтилъ г. Аверкіевъ, что въ этой пьесѣ „развязка основана на томъ же, на чемъ и завязка, на любви“. Повидимому, Шекспиръ относился вполнѣ любовно къ Ромео и Джульеттѣ и не даетъ поводовъ заподазривать ихъ моральное достоинство.
Итакъ, характеры Ромео и Джульетты являются лишь отчасти одною изъ причинъ, обусловившихъ трагическую развязку ихъ короткой жизни. Нельзя, поэтому, не примкнуть къ мнѣнію Боденштедта (у насъ къ тому же мнѣнію примыкаетъ Н. И. Стороженко), по которому несчастные любовники погибли не вслѣдствіе трагической вины, какую взваливаетъ на нихъ школьная критика. Но нѣтъ ли противоположной крайности въ мнѣніи того же Боденштедта, что „пришелъ поздній морозъ, и, едва расцвѣтши, они должны были умереть“[1]; другими словами: они умерли не по своей винѣ, а трагическая участь несчастной четы была обусловлена противорѣчіемъ ихъ внутренней душевной жизни съ внѣшними обстоятельствами. Кажется, что это мнѣніе болѣе вѣрно, чѣмъ предыдущее: оно болѣе согласно съ сущностію трагическаго въ разсматриваемой драмѣ и трагизма вообще, какой свойственъ Шекспировской трагедіи. Вопросъ о трагической развязкѣ въ „Ромео и Джульеттѣ“ надлежитъ приводить въ связь съ трагизмомъ этой драмы и, съ другой стороны, съ общимъ характеромъ понятія трагическаго у Шекспира.
Въ „Ромео и Джульеттѣ“ передъ нами трагическое, возникшее не только вслѣдствіе господства страсти въ героѣ и героинѣ, но и вслѣдствіе неблагопріятныхъ отношеній и стеченія внѣшнихъ обстоятельствъ, и благодаря случаю.
Нѣкоторые эстетики правильно опредѣляютъ трагическое положеніе, какъ сплетеніе побужденій, трудно примиряемыхъ, либо совсѣмъ расходящихся, взаимно исключающихъ существованіе другъ друга, но въ отдѣльности имѣющихъ право на существованіе. Приблизительно такой трагизмъ представляетъ въ положеніи Ромео и Джульетты драма Шекспира, гдѣ находимъ столкновеніе противоположныхъ мотивовъ — родовыхъ и индивидуальныхъ. Судьба поставила Ромео и Джульетту въ водоворотъ распрей, которыхъ не могъ утишить даже владѣтельный герцогъ Вероны, прибѣгавшій къ мѣрамъ строгости. Кровавая вражда домовъ, къ которымъ принадлежали полюбившіе другъ друга Ромео и Джульетта, вызвала и Ромео, сколь онъ ни уклонялся отъ вмѣшательства въ распрю, на кровавый поступокъ, на месть и убіеніе Тибальта. Умерщвленіемъ Тибальта Ромео былъ совсѣмъ уже поставленъ въ трагическое положеніе, безысходное по отношенію къ браку съ Джульеттой. Ромео совершилъ трагическое дѣяніе, роковыя послѣдствія котораго онъ тотчасъ же предусмотрѣлъ, какъ то видно изъ его восклицанія: «О, я дуракъ судьбы!»[2]. Дѣло заключалось отчасти именно въ судьбѣ. Но только эта судьба у Шекспира — не древній всемогущій рокъ, слѣпо дѣйствующій и разящій человѣка, какъ бы ни поступалъ послѣдній. У Шекспира, какъ у поэта христіанскаго времени, сохраняетъ
- ↑ Опору для этого мнѣнія какъ бы даетъ восклицаніе Капулета при видѣ мертвой, какъ онъ думаетъ, Джульетты (IV, 5):
Смерть на нее напала, какъ морозъ
Нежданный, что̀ нѣжнѣйшій изъ цвѣтковъ
До времени на полѣ побиваетъ. - ↑ III. 1: O, I am fortune’s fool. Въ первомъ Quatro: I am fortune’s slave. Въ томъ же первомъ изданіи и Джульетта говорила (III, 2):
Ah why schould Heaven so much conspire with Woe.
Or Fate envie our happie Marriage…
