— Да волосъ-то рубленый, который у васъ въ вяткахъ былъ, развѣ онъ васъ не безпокоилъ?
— Ничего; ото у нихъ хорошо приноровлено: онн эдакъ кого волосомъ подщетвнятъ, тому хорошо ходить нельзя, а на конѣ такой подщетиненный человѣкъ еще лучше обыкновеннаго сидитъ, потому что онъ, раскорякой ходючн, всегда ноги колесомъ привыкаетъ держать, и коня какъ обручемъ ими обтянетъ такъ, что ни за что его долой и не сбить.
— Ну и что же съ вами далѣе было въ новой степи у Агашішолы?
— Опять и еще жесточе погибалъ.
— Но не погибли?
— Нѣтъ-съ, не погибъ.
— Сдѣлайте же милость, разскажите: что вы дальше у Агашныолы вытерпѣли.
— Извольте.
Какъ Агашимолова татарва пригонплн со мной на становище, такъ и гайда на другое на новое мѣсто пошли и уже не выпустили меня.
— Что, говорятъ, — тебѣ тамъ, Иванъ, съ Емгурчеевыми жить, — Емгурчей воръ, ты съ нами живи, мы тебя съ охотой уважать- будемъ и хорошихъ Наташъ тебѣ дадимъ. Тамъ у тебя всего двѣ Наташи было, а мы тебѣ больше дадимъ.
Я отказался:
— На что, говорю, мнѣ ихъ больше? мнѣ больше не надо.
— Нѣтъ, говорятъ, — ты не понимаешь: больше Наташъ лучше: онѣ тебѣ больше Колекъ нарожаютъ, всѣ тебя тятькой кричать будутъ.
— Ну, говорю, легко ли мнѣ обязанность татарчатъ воспитывать. Кабы ихъ крестить и причащать было кому, другое бы еще дѣло, а то что же: сколько я пхъ ни умножу, всѣ они ваши же будутъ, а не православные, да еще н обманывать мужиковъ станутъ какъ вырастутъ. Такъ двухъ женъ опять взялъ, а больше не принялъ, потому что если много бабъ, такъ онѣ хоть и татарки, но ссорятся, поганыя, и нхъ надо постоянно учить.
— Ну-съ, и что же, любили вы этихъ вашихъ новыхъ женъ?
— Какъ-съ?
