— Но позвольте же!.. вѣдь я ничему не мѣшаю.
— Нѣтъ, неправда, мѣшаете!
— Такъ я же могу вѣдь исправиться.
— Да не можете вы исправиться, — настаивала хозяйка съ нетерпѣливою досадой, порывая гостя съ его мѣста.
Но Препотенскій тоже обнаруживалъ характеръ и спокойно, но стойко добивался объясненія, почему она отрицаетъ въ немъ способность исправиться.
— Потому что вы набитый дуракъ! — наконецъ, вскричала въ бѣшенствѣ madame Бизюкина.
— А, это другое дѣло, — отвѣтилъ, вставая съ мѣста, Препотенскій: — но въ такомъ случаѣ позвольте мнѣ мои кости…
— Тамъ, спросите ихъ у Ермошки; я ему ихъ отдала, чтобъ онъ выкинулъ.
— Выкинулъ! — воскликнулъ учитель и бросился на кухню; а когда онъ черезъ полчаса вернулся назадъ, то Дарья Николаевна была уже въ такомъ ослѣпительномъ нарядѣ, что учитель, увидавъ ее, даже пошатнулся и схватился за печку.
— А! вы еще не ушли? — спросила она его строго.
— Нѣтъ… я не ушелъ и не могу… потому что вашъ Ермошка…
— Ну-съ!
— Онъ бросилъ мои кости въ такое мѣсто, что теперь нѣтъ больше никакой надежды…
— О, да вы, я вижу, будете долго разговаривать! — воскликнула въ яростномъ гнѣвѣ Бизюкина и, схвативъ Препотенскаго за плечи, вытолкала его въ переднюю. Но въ это же самое мгновеніе, на порогѣ другихъ дверей, очамъ сражающихся предсталъ Термосесовъ.
— Ба, ба, ба! что это за изгнаніе? — вопросилъ онъ у Бизюкиной, протирая свои слегка заспанные глаза.
— Ничего, это одинъ… глупый человѣкъ, который къ намъ прежде хаживалъ, — отвѣчала та, покидая Препотенскаго.
— Такъ за что же теперь его вонъ, — что онъ такое сневѣжничалъ?
— Рѣшительно ничего, совершенно ничего, — отозвался учитель.
Термосесовъ посмотрѣлъ на него и проговорилъ:
