— Ну, такъ кто же здѣсь твой злѣйшій врагъ? Говори, и ты увидишь, какъ онъ испытаетъ на себѣ всю тяжесть руки Термосесова!
— У меня много враговъ.
— Злѣйшихъ называй! Называй самыхъ злѣйшихъ!
— Злѣйшихъ двое.
— Имена сихъ несчастныхъ, имена подавай!
— Одинъ… Это здѣшній дьяконъ Ахилла.
— Смерть дьякону Ахиллѣ!
— А другой протопопъ Туберозовъ.
— Гибель протопопу Туберозову!
— За нимъ у насъ весь городъ, весь народъ.
— Ну, такъ что̀ же такое, что весь городъ и весь народъ? Термосесовъ знаетъ начальство и потому никакихъ городовъ и никакихъ народовъ не боится.
— Ну, а начальство не совсѣмъ его жалуетъ.
— А не совсѣмъ его жалуетъ, такъ тѣмъ ему вѣрнѣе и капутъ; теперь только закрѣпи все это какъ слѣдуетъ: «полюби и стань моей, Иродіада!»
Бизюкина безтрепетно его поцѣловала.
— Вотъ это честно! — воскликнулъ Термосесовъ и, разспросивъ у своей дамы, чѣмъ и какъ досаждали ей ея враги Туберозовъ и Ахилла, пожалъ съ улыбкой ея руку и удалился въ комнату, гдѣ оставался во все это время его компаньонъ.
Ревизоръ еще не спалъ, когда къ нему возвратился его счастливый секретарь.
Одѣтый въ бѣлую коломенковую жакетку, сіятельный сопутникъ Термосесова лежалъ на приготовленной ему постели и, закрывъ ноги легкимъ плэдомъ, дремалъ или мечталъ съ опущенными вѣками.
Термосесовъ пожелалъ удостовѣриться, спитъ его начальникъ или только притворяется спящимъ, и для того онъ тихо подошелъ къ кровати, нагнулся къ его лицу и назвалъ его по имени.
— Вы спите? — спросилъ его Термосесовъ.
— Да, — отвѣчалъ Борноволоковъ.
— Ну, гдѣ жъ тамъ да? Значитъ не спите, если откликаетесь.
