покойница-то за это слово и ухватилась: «Нѣтъ ужъ, говорятъ, если ищутъ, такъ я лучше подожду, я главное теперь этого жида-то хочу посмотрѣть, который ее унесъ!» Тутъ, судари мои, мы ужъ и одного квартальнаго вмѣстѣ съ собою лгать подрядили: тотъ всякій день приходитъ и вретъ, что «ищутъ, молъ, ее, да не находятъ». Она ему всякій день синенькую, а меня всякій день къ ранней обѣднѣ посылаетъ въ церковь, Іоанну Воинственнику молебенъ о сбѣжавшей рабѣ служить…
— Іоанну Воинственнику? Іоанну Воинственнику говоришь ты молебенъ-то ходилъ служить? — перебилъ дьяконъ.
— Да-съ, Іоанну Воинственнику.
— Ну, такъ, братъ, поздравляю тебя, совсѣмъ не тому святому служилъ.
— Дьяконъ! да сдѣлай ты милость, сядь, — рѣшилъ отецъ Савелій: — а ты, Николай, продолжай.
— Да что, батюшка, больше продолжать, когда вся ужъ почти моя сказка и разсказана. Ѣдемъ мы одинъ разъ съ Марѳой Андревной отъ Иверской Божіей Матери, а генеральша Вихіорова и хлопъ на самой Петровкѣ намъ навстрѣчу въ коляскѣ и Метта Ивановна съ ними. Тутъ Марѳа Андревна все поняли и… повѣрите ли, государи мои, или нѣтъ, тихо, но горько въ каретѣ заплакали.
Карликъ замолчалъ.
— Ну, Никола, — подогналъ его протопопъ Савелій.
— Ну-съ, а тутъ ужъ что же: какъ пріѣхали мы домой, онѣ и говорятъ Алексѣю Никитичу: «А ты, сынокъ, говорятъ, выходишь дуракъ, что смѣлъ свою мать обманывать, да еще квартальнаго приводилъ», и съ этимъ велѣли укладываться и уѣхали.
Николай Аѳанасьевичъ обернулся на стульцѣ ко всѣмъ слушателямъ и добавилъ: — Я вѣдь вамъ докладывалъ, что исторія самая простая и нисколько не занимательная. А мы, сестрица, — добавилъ онъ, вставая, — засимъ и поѣдемте!
Марья Аѳанасьевна стала собираться; но дьяконъ опять выступилъ со споромъ, что Николай Аѳанасьевичъ не тому святому молебенъ служилъ.
— Это, сударь мой, отецъ дьяконъ, не мое дѣло знать, —
