и, не отвѣчая ему, предложилъ подписку на сооруженіе Савелію памятника.
Подписка принесла тридцать два рубля.
Дьяконъ не захотѣлъ ничего подписать и рѣзко отказался отъ складчины.
— Отчего же? Отчего ты не хочешь? — спрашивалъ его Бенефактовъ.
— Оттого, что суетно это, — отвѣчалъ Ахилла.
— А въ чемъ вы видите эту суетность? — сухо вставилъ Граціанскій.
— Да какъ же можно такому человѣку отъ всего міра въ тридцать два рубля памятникъ ставить? Этакій памятникъ все равно что за грошъ пистолетъ. Нѣтъ-съ; меня отъ этой обиды ему увольте; я не подпишусь.
Вечеромъ отецъ Захарія, совершая обычную прогулку, зашелъ къ Ахиллѣ и сказалъ ему:
— А ты, дьяконъ, смотри… ты нѣсколько вооружаешь противъ себя отца протопопа.
— Что?.. тсс! ахъ, говорите вы, пожалуйста, явственно. Что такое; чѣмъ я его вооружаю?
— Непочтеніемъ, непочтеніемъ, непокорствомъ, вотъ чѣмъ: на памятникъ не согласился, ушелъ — руки не поцѣловалъ.
— Да вѣдь онъ не желаетъ, чтобъ я у него руку цѣловалъ?
— Не желаетъ дома, а то на службѣ… Это, братецъ, совсѣмъ другое на службѣ…
— Ахъ! вы этакъ меня съ своимъ новымъ протопопомъ совсѣмъ съ толку собьете! Тамъ такъ, а тутъ этакъ: да мнѣ всѣхъ этихъ вашихъ артикуловъ всю жизнь не припомнить, и я лучше буду одинъ порядокъ держать.
Дьяконъ пошелъ къ новому протопопу проситься на двѣ недѣли въ губернскій городъ и насильно поцѣловалъ у него руку, сказавъ:
— Вы меня извините; а то я иначе путаюсь.
И вотъ Ахилла на волѣ, на пути, въ который такъ нетерпѣливо снаряжался съ цѣлями самаго грандіознаго свойства: онъ еще, лежа въ своемъ чуланѣ, прежде всѣхъ задумалъ поставить отцу Туберозову памятникъ, но не въ тридцать рублей, а на всѣ свои деньги, на всѣ двѣсти рублей, которые выручилъ за все свое имущество, пріобрѣ-
