Старикъ зѣвнулъ, перекрестилъ ротъ, потомъ всталъ и добавилъ:
— Приходи-ко ты ко мнѣ, кручинная голова, на дворъ: о такомъ дѣлѣ надо говорить — подумавши.
Черезъ нѣкоторое время, какъ тамъ было у нихъ условлено, приходитъ купецъ, «кручинная голова», къ Ивану Петрову, а тотъ его на огородъ, — сѣлъ съ нимъ на банное крылечко и говоритъ:
— Я твое дѣло все обдумалъ. Пособить тебѣ отъ твоихъ обязательствъ — дѣйствительно надо, потому что своего русскаго человѣка грѣшно чужанамъ выдать, и какъ тебя избавить — это есть въ нашихъ рукахъ, но только есть у насъ одна своя мірская причина, которая здѣсь къ тому не позволяетъ.
Купецъ сталъ упрашивать.
— Сдѣлай милость, говоритъ: — я тысячъ не пожалѣю и деньги сейчасъ впередъ хоть Николѣ, хоть Спасу за образникъ положу.
— Знаю, да взять нельзя.
— Отчего?
— Очень опасно.
— Съ коихъ же поръ ты такъ опасливъ сталъ?
Старикъ на него поглядѣлъ и съ солиднымъ достоинствомъ замѣтилъ, что онъ всегда былъ опасливъ.
— Однако, — другимъ помогалъ.
— Разумѣется, — помогалъ, когда въ своемъ правилѣ и весь міръ за тебя стоять будетъ.
— А нынѣ развѣ міръ противъ тебя стоитъ?
— Я такъ думаю.
— А почему?
— Потому что у насъ, на Куриной переправѣ, въ прошломъ году страховое судно затонуло и наши сельскіе на томъ разгрузѣ вволю и заработали, а если нынче опять у насъ этому статься, то на Поросячьемъ бродѣ люди осерчаютъ и въ доносъ пойдутъ. Тамъ нонѣ пожаръ былъ, почитай все село сгорѣло и имъ строиться надо и храмъ поправить. Нельзя все однимъ нашимъ предоставить благостыню, а надо и тѣмъ. А поѣзжай-ко ты нынче ночью туда на Поросячій бродъ, да вызови изъ третьяго двора въ селѣ человѣка, Петра Иванова, — вотъ той рабъ тебѣ все яже ко спасенію твоему учредитъ. Да денегъ не пожалѣй — имъ строиться нужно.
Старик зевнул, перекрестил рот, потом встал и добавил:
— Приходи-ко ты ко мне, кручинная голова, на двор: о таком деле надо говорить — подумавши.
Через некоторое время, как там было у них условлено, приходит купец, «кручинная голова», к Ивану Петрову, а тот его на огород, — сел с ним на банное крылечко и говорит:
— Я твое дело все обдумал. Пособить тебе от твоих обязательств — действительно надо, потому что своего русского человека грешно чужанам выдать, и как тебя избавить — это есть в наших руках, но только есть у нас одна своя мирская причина, которая здесь к тому не позволяет.
Купец стал упрашивать.
— Сделай милость, — говорит: — я тысяч не пожалею и деньги сейчас вперед хоть Николе, хоть Спасу за образник положу.
— Знаю, да взять нельзя.
— Отчего?
— Очень опасно.
— С коих же пор ты так опаслив стал?
Старик на него поглядел и с солидным достоинством заметил, что он всегда был опаслив.
— Однако, — другим помогал.
— Разумеется, — помогал, когда в своем правиле и весь мир за тебя стоять будет.
— А ныне разве мир против тебя стоит?
— Я так думаю.
— А почему?
— Потому что у нас, на Куриной переправе, в прошлом году страховое судно затонуло и наши сельские на том разгрузе вволю и заработали, а если нынче опять у нас этому статься, то на Поросячьем броде люди осерчают и в донос пойдут. Там ноне пожар был, почитай все село сгорело и им строиться надо и храм поправить. Нельзя всё одним нашим предоставить благостыню, а надо и тем. А поезжай-ко ты нынче ночью туда на Поросячий брод, да вызови из третьего двора в селе человека, Петра Иванова, — вот той раб тебе все яже ко спасению твоему учредит. Да денег не пожалей — им строиться нужно.
