— Никогда, говорю, — сердце не заѣзжій дворъ: въ немъ тѣсно не бываетъ. Къ отцу одна любовь, а къ мужу — другая, и кромѣ того… мужъ, который желаетъ быть счастливъ, обязанъ заботиться, чтобы онъ могъ уважать свою жену, а для этого онъ долженъ беречь ея любовь и почтеніе къ родителямъ.
— Ага! Вотъ ты какой практикъ!
И сталъ молча пальцами по табуреткѣ барабанить, а потомъ всталъ и говоритъ:
— Я, любезный зять, наживалъ состояніе своими трудами, но очень разными средствами. Съ высокой точки зрѣнія они, можетъ-быть, не всѣ очень похвальны, но такое мое время было, да я и не умѣлъ наживать иначе. Въ людей я не очень вѣрю, и про любовь только въ романахъ слыхалъ, какъ читаютъ, а на дѣлѣ я все видѣлъ, что всѣ денегъ хотятъ. Двумъ зятьямъ я денегъ не далъ, и вышло вѣрно: они на меня злы и женъ своихъ ко мнѣ не пускаютъ. Не знаю, кто изъ насъ благороднѣе, — они или я? Я денегъ имъ не даю, а они живыя сердца портятъ. А я имъ денегъ не дамъ, а вотъ тебѣ возьму да и дамъ! Да! И вотъ, даже сейчасъ дамъ! — И вотъ извольте смотрѣть!
Братъ показалъ намъ три билета по пятидесяти тысячъ рублей.
— Неужели, говорю, — все это твоей женѣ?
— Нѣтъ, отвѣчаетъ, — онъ Машѣ далъ пятьдесятъ тысячъ, а я ему говорю:
— Знаете, Николай Ивановичъ, это будетъ щекотливо… Машѣ будетъ неловко, что она получитъ отъ васъ приданое, а сестры ея — нѣтъ… Это непремѣнно вызоветъ у сестеръ къ ней зависть и непріязнь… Нѣтъ, Богъ съ ними, — оставьте у себя эти деньги и… когда-нибудь, когда благопріятный случай примиритъ васъ съ другими дочерьми, тогда вы дадите всѣмъ поровну. И вотъ тогда это принесетъ всѣмъ намъ радость… А однимъ намъ… не надо!
Онъ опять всталъ, опять прошелся по комнатѣ и, остановясь противъ двери спальни, крикнулъ:
— Марья!
Маша уже была въ пеньюарѣ и вышла.
— Поздравляю, говоритъ, — тебя.
Она поцѣловала его руку.
— А счастлива быть хочешь?
