— Точно такъ, говоритъ, — расходъ надо безпремѣнно.
— И большой?
— Очень, ваше благородіе, значительный.
— Ну, лукавь, думаю, лукавь, — откройся скорѣе, — на сколько ты замахнулся отца-командира объегорить.
— Хорошо, говорю, — я тебѣ дамъ сколько надо, и для вящщаго ему соблазна руку къ кошельку протягиваю, но онъ замѣтилъ мое движеніе и перебиваетъ:
— Не извольте, ваше благородіе, безпокоиться, на такую неткаль не надо ничего изъ казны брать, — мы сею статьею такъ раздобудемся. Мнѣ позвольте только двухъ товарищей — Петрова да Иванова съ собой взять.
— Воровства дѣлать не будете?
— Боже сохрани! займемъ что̀ надо, и какъ все справимъ, такъ въ исправности назадъ отдадимъ.
Убѣждаюсь, что человѣкъ этотъ не стремится съ меня сорвать, а хочетъ произвести свой полезный для меня и евреевъ опытъ собственными средствами, и снова чувствую къ нему довѣріе и, разрѣшивъ ему взять Петрова и Иванова, отпускаю съ обѣщаніемъ, если опытъ удастся, выкупить его благословенные сапоги.
А какъ все это было вечеру сущу, то самъ я, мало годя, легъ спать и заснулъ скоро и прекрѣпко.
Да! — позабылъ вамъ сказать, что весьма важно для дѣла: Мамашкинъ, послѣ того, какъ я его отпустилъ, пожелавъ мнѣ «счастливо оставаться», выговорилъ, чтобы обработанные Фингершпилеромъ евреи были выпущены изъ-подъ запора на «вольность вольдуха», дабы у нихъ морды поотпухли. Я на это соблаговолилъ и даже еще посмѣялся: — откуда онъ беретъ такое краснорѣчіе, какъ «вольность вольдуха», а онъ мнѣ объяснилъ, что всѣ разныя такія хорошія слова онъ усвоилъ, продавая проѣзжимъ господамъ калачи.
— Ты, братъ, способный человѣкъ, — похвалилъ я его и легъ спать, по правдѣ сказать, ничего отъ него не ожидая.
Во снѣ мнѣ снился Полуфертъ, который все выпытывалъ, что говорилъ мнѣ Мамашкинъ, и увѣрялъ, что «иль мель боку», а потомъ звалъ меня «жуе о картъ император-
— Точно так, — говорит, — расход надо беспременно.
— И большой?
— Очень, ваше благородие, значительный.
— Ну, лукавь, думаю, лукавь, — откройся скорее, — на сколько ты замахнулся отца-командира объегорить.
— Хорошо, — говорю, — я тебе дам сколько надо, и для вящщего ему соблазна руку к кошельку протягиваю, но он заметил мое движение и перебивает:
— Не извольте, ваше благородие, беспокоиться, на такую неткаль не надо ничего из казны брать, — мы сею статьею так раздобудемся. Мне позвольте только двух товарищей — Петрова да Иванова с собой взять.
— Воровства делать не будете?
— Боже сохрани! займем что надо, и как все справим, так в исправности назад отдадим.
Убеждаюсь, что человек этот не стремится с меня сорвать, а хочет произвести свой полезный для меня и евреев опыт собственными средствами, и снова чувствую к нему доверие и, разрешив ему взять Петрова и Иванова, отпускаю с обещанием, если опыт удастся, выкупить его благословенные сапоги.
А как все это было вечеру сущу, то сам я, мало годя, лег спать и заснул скоро и прекрепко.
Да! — позабыл вам сказать, что весьма важно для дела: Мамашкин, после того, как я его отпустил, пожелав мне «счастливо оставаться», выговорил, чтобы обработанные Фингершпилером евреи были выпущены из-под запора на «вольность вольдуха», дабы у них морды поотпухли. Я на это соблаговолил и даже еще посмеялся: — откуда он берет такое красноречие, как «вольность вольдуха», а он мне объяснил, что все разные такие хорошие слова он усвоил, продавая проезжим господам калачи.
— Ты, брат, способный человек, — похвалил я его и лег спать, по правде сказать, ничего от него не ожидая.
Во сне мне снился Полуферт, который все выпытывал, что говорил мне Мамашкин, и уверял, что «иль мель боку», а потом звал меня «жуе о карт император-
