рышня, которая сама себя показать хочетъ: хвостъ и гриву разметала и заржала.
Ротъ къ этому и придрался:
— Лошадь, говоритъ, — хороша, а голосъ у нея скверный.
Тутъ ремонтеръ уже не выдержалъ.
— Это, говоритъ, — ваше высокопревосходительство, отъ того, что «ротъ» скверенъ.
Анекдотъ этотъ тогда разошелся по всей арміи.
Генералъ понялъ, разсердился, а ремонтера въ отставку выгналъ.
Съ этакимъ-то, прости Господи, чортомъ мнѣ надо было видѣться и представлять ему падучихъ жидовъ. А они, замѣтьте, успѣли уже произвести такой скандалъ, что солдаты ихъ зачислили особою командою и прозвали «Жидовская кувыркаллегія».
Можете себѣ представить, каково было мое положеніе! Но теперь извольте же прослушать, какъ я изъ него выпутался.
Разумѣется, мы всячески бились отучить нашихъ жидковъ отъ «падежа», и труды эти составляютъ весьма характерную исторію.
Самый первый одобрительный пріемъ въ строю тогдашняго времени былъ хорошій матеріальный окрикъ и два-три легкихъ угощенія шато-скуловоротомъ. Это подносилось не въ счетъ абонемента, а потомъ слѣдовало поднятіе казенныхъ хвостиковъ у мундира за фронтомъ и, наконецъ, настоящія розги въ обширной пропорціи. Все это и было испробовано какъ слѣдуетъ, но не помогло: опять чуть скомандуютъ «пали» — всѣ три жидовина съ ногъ валятся.
Велѣлъ я ихъ очень сильно взбрызнуть, и такъ сильно сбрызнули, что они перестали шить сидя, а начали шить лежа на животахъ, но все-таки при каждомъ выстрѣлѣ падаютъ.
Думаю: давай я ихъ попробую какими-нибудь трогательными резонами обрезонить.
Призвалъ всѣхъ троихъ и обращаю къ нимъ свое командирское слово:
— Что это, говорю, — вы такое выдумали — падать?
— Сохрани Богъ, ваше благородіе, — отвѣчаетъ пѣгій: —
рышня, которая сама себя показать хочет: хвост и гриву разметала и заржала.
Рот к этому и придрался:
— Лошадь, — говорит, — хороша, а голос у нее скверный.
Тут ремонтер уже не выдержал.
— Это, — говорит, — ваше высокопревосходительство, от того, что «рот» скверен.
Анекдот этот тогда разошелся по всей армии.
Генерал понял, рассердился, а ремонтера в отставку выгнал.
С этаким-то, прости Господи, чертом мне надо было видеться и представлять ему падучих жидов. А они, заметьте, успели уже произвести такой скандал, что солдаты их зачислили особою командою и прозвали «Жидовская кувыркаллегия».
Можете себе представить, каково было мое положение! Но теперь извольте же прослушать, как я из него выпутался.
Разумеется, мы всячески бились отучить наших жидков от «падежа», и труды эти составляют весьма характерную историю.
Самый первый одобрительный прием в строю тогдашнего времени был хороший материальный окрик и два-три легких угощения шато-скуловоротом. Это подносилось не в счет абонемента, а потом следовало поднятие казенных хвостиков у мундира за фронтом и, наконец, настоящие розги в обширной пропорции. Все это и было испробовано как следует, но не помогло: опять чуть скомандуют «пали» — все три жидовина с ног валятся.
Велел я их очень сильно взбрызнуть, и так сильно сбрызнули, что они перестали шить сидя, а начали шить лежа на животах, но все-таки при каждом выстреле падают.
Думаю: давай я их попробую какими-нибудь трогательными резонами обрезонить.
Призвал всех троих и обращаю к ним свое командирское слово:
— Что это, — говорю, — вы такое выдумали — падать?
— Сохрани Бог, ваше благородие, — отвечает пегий: —