— Не любишь? Конечно!.. Кому подъ судъ попасть хочется! Какой ни на есть пансіонъ, хоть грошъ, а все-таки заслужить лестно! Ты, поди, ужъ и деревнюшку для себя присмотрѣлъ?
— Па̀пп-па̀!
— Наберешь взятковъ, женишься, уѣдешь въ вотчину, станешь дѣтокъ зо̀блить, крестьянъ на барщину гонять, въ праздники на крылосѣ за обѣдней подпѣвать!
— Па̀пп-па̀!
— И вдругъ кондрашка!?
— Вззззз…
— Не любишь? Ничѣмъ его такъ, вашескородіе, огорчить нельзя, какъ ежели о смертномъ часѣ напомнить. Ну, ладно, коллежскій ассесоръ! Покуда что, а мы тебя теперь съ однимъ человѣчкомъ сведемъ…
Изувѣровъ отыскалъ другую картонку и вынулъ оттуда „мужика“.
Мужикъ былъ совсѣмъ настоящій и повидимому даже зажиточный. Борода длинная съ сильною просѣдью; волосы, обильно вымазанные коровьимъ масломъ; на плечахъ — синій армякъ, подпоясанный краснымъ кушакомъ, на ногахъ — совсѣмъ новенькіе лапти. Изъ-за пазухи у него высовывались куры, гуси, утки, индюшки, поросята, а въ одномъ изъ кармановъ торчала даже цѣлая корова. Изувѣровъ поставилъ его сначала поо̀даль отъ коллежскаго ассесора.
— Ну что, мужичокъ! виноватъ?
— Мм-му-у!
— А коли виноватъ — становись, значитъ, на колѣнки! Онъ поставилъ мужика на колѣни и обратилъ лицомъ къ коллежскому ассесору.
— Ползи!
Мужикъ поползъ и остановился передъ мздоимцемъ. Коллежскій ассесоръ сначала отвернулъ голову въ сторону, притворяясь, будто не видитъ просителя; но послѣ нѣсколько разъ повторенныхъ: „мм-му-у!“ — постепенно началъ взглядывать по направленію виноватаго и наконецъ вдругъ плотоядно и пронзительно взвизгнулъ:
— Па̀пп-па̀!
И тотчасъ же вырвалъ у мужика изъ-пазухи гуся, котораго тутъ же, при неистовомъ гоготаніи птицы, живьемъ и сожралъ.
