— Все-таки…
— То-то „все-таки“. Гражданскія-то чувства только тогда ко двору, когда передъ ними просторъ открытъ. А что̀ же ты съ ними, въ тинѣ лежа, дѣлать будешь?
— Не въ тинѣ, а вообще…
— Напримѣръ?
— Напримѣръ, монахъ меня въ ухѣ захочетъ сваритъ, а я ему скажу: не имѣешь, отче, права безъ суда такому ужасному наказанію меня подвергать!
— А онъ тебя, за грубость, на сковородку, либо въ золу въ горячую… Нѣтъ, другъ, въ тинѣ жить, такъ не гражданскія, а остолопьи чувства надо имѣть — вотъ это вѣрно. Схоронился гдѣ погуще и молчи, остолопъ!
Или еще:
— Рыбы не должны рыбами питаться, — бредилъ на-яву карась. — Для рыбьяго продовольствія и безъ того природа многое множество вкусныхъ блюдъ уготовала. Ракушки, мухи, черви, пауки, водяныя блохи; наконецъ — раки, змѣи, лягушки. И все это добро, все на потребу.
— А для щукъ на потребу караси, — отрезвлялъ его ершъ.
— Нѣтъ, карась самъ себѣ довлѣетъ. Ежели природа ему не дала оборонительныхъ средствъ, какъ тебѣ, напримѣръ, то это значить, что надо особливый законъ, въ видахъ обезпеченія его личности, издать!
— А ежели тотъ законъ исполняться не будетъ?
— Тогда надо внушеніе распубликовать: лучше, дескать, совсѣмъ законовъ не издавать, ежели оные не исполнять.
— И ладно будетъ?
— Полагаю, что многіе устыдятся.
Повторяю: дни проходили за днями, а карась все бредилъ. Другому за это хоть щелчокъ бы въ носъ дали, а ему — ничего. И растабарывалъ бы онъ такимъ родомъ аридовы вѣки, если бы хоть крошечку поостерегся. Но онъ ужъ такъ о себѣ возмечталъ, что совсѣмъ изъ разсчета вышелъ. Припускалъ да припускалъ, какъ вдругъ къ нему головель съ повѣсткой: назавтра, дескать, щука изволитъ въ заводь прибыть, такъ ты, карась, смотри! чуть свѣтъ отвѣтъ держать явись!
