— Бѣжимъ! — говорилъ между тѣмъ посланецъ.
Услыхавши это слово, осужденный на минуту словно преобразился. Совсѣмъ ужъ въ комокъ собрался и уши на спину заложилъ. Вотъ-вотъ прянетъ — и слѣдъ простылъ. Не слѣдовало ему въ эту минуту на волчье логово смотрѣть, а онъ посмотрѣлъ. И закатилось заячье сердце.
— Не могу, — говоритъ: — волкъ не велѣлъ.
А волкъ между тѣмъ все видитъ и слышитъ, и потихоньку по-волчьи съ волчихой перешептывается: должно быть, зайца за благородство хвалятъ.
— Бѣжимъ! — опять говорить посланецъ.
— Не могу! — повторяетъ осужденный.
— Что̀ вы тамъ шепчетесь, злоумышляете? — какъ гаркнетъ вдругъ волкъ.
Оба зайца такъ и обмерли. Попался и посланецъ! Подговоръ часовыхъ къ побѣгу — что̀, бишь, за это по правиламъ-то полагается? Ахъ, быть сѣрой заинькѣ и безъ жениха, и безъ братца — обоихъ волкъ съ волчихой слопаютъ!
Опомнились косые — а передъ ними и волкъ и волчиха зубами стучатъ, а глаза у обоихъ въ ночной темнотѣ, словно фонари, такъ и свѣтятся.
— Мы, ваше благородіе, ничего… такъ, промежду себя… землячокъ провѣдать меня пришелъ! — лепечетъ осужденный, а самъ такъ и мретъ отъ страху.
— То-то „ничего“! знаю я васъ! пальца вамъ тоже въ ротъ не клади! Сказывайте, въ чемъ дѣло?
— Такъ и такъ, ваше благородіе, — вступился тутъ невѣстинъ братъ: — сестрица моя, а его невѣста, помираетъ, такъ проситъ, нельзя ли его проститься съ нею отпустить?
— Гм… это хорошо, что невѣста жениха любитъ, — говоритъ волчиха. — Это значить, что зайчатъ у нихъ много будетъ, корму волкамъ прибавится. И мы съ волкомъ любимся, и у насъ волчатъ много. Сколько по волѣ ходятъ, а четверо и теперь при насъ живуть. Волкъ, а, волкъ! отпустить, что-ли, жениха къ невѣстѣ проститься?
— Да вѣдь его на послѣ-завтра ѣсть назначено…
— Я, ваше благородіе прибѣгу… я мигомъ оборочу… у меня это… вотъ какъ Богъ святъ прибѣгу! — заспѣшилъ осужденный, и
