освѣщать ихъ свѣтомъ воображешя, иногда, можетъ-быть, фальшивымъ, и идти путемъ догадокъ тамъ, гдѣ темно. Теперь еще у меня пока нѣтъ ни ключа, ни догадокъ, ни даже воображенія: все это подавлено рядомъ опытовъ, болѣе или менѣе трудныхъ, новыхъ, иногда не совсѣмъ занимательныхъ, вѣроятно, потому, что для миогихъ из нихъ нуженъ запасъ свѣжести взгляда и бо̀льшей впечатлительности: въ извѣстныя лѣта жизнь начинаетъ отказывать человѣку во многихъ приманкахъ, на томъ основаніи, на какомъ скупая матъ отказываетъ въ деньгахъ выдѣленному сыну. Такъ, напримѣръ, я не постигъ уже поэзіи моря, можетъ-бытъ, впрочемъ, и оттого, что я еще не видалъ ни „безмолвнаго“, ни „лазурнаго“ моря, и кромѣ холода, бури и сырости ничего не знаю. Слушая пока мои жалобы и стоны, вы, пожалуй, спросите, зачѣмъ я уѣхалъ? Сначала мнѣ, какъ школьнику, придется сказать „не знаю“, а потомъ, подумавъ, скажу: „а зачѣмъ бы я остался?“ Да позволъте: уѣхалъ ли я? откуда? изъ Петербурга? Этакъ, пожалуй, можно спроситъ, зачѣмъ я на-дняхъ уѣхалъ изъ Лондона, а нѣсколько лѣтъ тому назадъ изъ Москвы, зачѣмъ черезъ двѣ недѣли уѣду изъ Портсмута и т. д.? Развѣ я не вѣчный путешественникъ, какъ и всякій, у кого нѣтъ семъи и постояннаго угла, „домашняго очага“, какъ говорили въ старыхъ романахъ? Тотъ не уѣзжаетъ, у кого есть все это. А прочіе вѣкъ свой живутъ на станціяхъ. Поэтому я только и выѣхалъ, а не уѣхалъ. Теперь слѣдуютъ опасности, страхи, заботы, волнѣнія морского плаванія: они могли бы остановить. Какъ будто ихъ нѣтъ, или меньше на берегу? А отъ чего же, откуда эти вѣчныя жалобы на жизнь, эти вздохи? Если нѣтъ крупныхъ бѣдъ, или внѣшнихъ замѣтныхъ волненій, за то сколько невидимыхъ, но острыхъ иглъ вонзается въ человѣка среди сложной и шумной жизни въ толпѣ, при ежедневныхъ стычкахъ „съ ближнимъ!“ Щадитъ ли
