Знаете что“, перебилъ онъ:—„пусть онъ продолжаетъ потихоньку таскать по кувшину, только, ради Бога, не больше кувшина: если его Терентьевъ и поймаетъ, такъ что жъ ему за важность, что лопаремъ ударитъ или затрещину дастъ: вѣдь это не всякій день…“—„А если Терентьевъ скажетъ вамъ, или вы сами поймаете, тогда…“—„Отправлю на бакъ!“ со вздохомъ прибавилъ П. А.
Ужъ я теперь забылъ, продолжалъ ли Ѳаддеевъ дѣлать экспедиціи въ трюмъ для добыванія мнѣ прѣсной воды, забылъ даже, какъ мы провели остсальные пять дней странствованія между маякомъ и банкой; помню только, что однажды, засидѣвшись долго въ каютѣ, я вышелъ часовъ въ пять послѣ обѣда на палубу—и вдругъ близехонько увидѣлъ длинный, скалистый берегъ и пустыя зеленыя равнины.
Я взглядомъ спросилъ кого-то: что это?—„Англія“,—отвѣчали мнѣ. Я присоединился къ толпѣ, и молча, съ другими, сталъ пристально смотрѣть на скалы. Отъ берега прямо къ намъ шла шлюпка; долго кувыркалась она въ волнахъ, наконецъ пристала къ борту. На палубѣ показался низенькій, приземистый человѣкъ, въ синей курткѣ, въ синихъ панталонахъ. Это былъ лоцманъ, вызванный для провода фрегата по каналу.
Между двухъ холмовъ лѣпилась куча домовъ, которые то скрывались, то появлялись изъ-за бахромы набѣгавшихъ на берегъ буруновъ: къ вершинамъ холмовъ прилипло облако тумана.—„Что это такое?“ спросилъ я—„Dover“, каркнулъ онъ. Я оглянулся налѣво: тамъ рисовался неясно сизый, неровный и крутой берегъ Франціи. Ночью мы бросили якорь на Спитгедскомъ рейдѣ, между островомъ Вайтомъ и крѣпостными стѣнами Портсмута.
Іюнь 1854 года.
На шкунѣ Востокъ, въ Татарскомъ проливѣ.
