Но дни шли своимъ чередомъ и жизнь на кораблѣ тоже. Отправляли службу, обѣдали, ужинали—все по свистку, и даже по свистку веселились. Обѣдъ—это тоже своего рода авральная работа. Въ батарейной палубѣ привѣшиваются большія чашки, называемыя „баками“, куда накладывается кушанье изъ одного общаго или „братскаго“ котла. Даютъ одно блюдо: щи съ солониной, съ рыбой, съ говядиной, или кашицу; на ужинъ то же, иногда кашу. Я подошелъ однажды попробовать.—„Хлѣбъ да соль“, сказалъ я. Одинъ изъ матросовъ, изъ учтивости, чисто облизалъ свою деревянную ложку и подалъ мнѣ. Щи превкусныя, съ сильною приправой луку. Конечно, нужно имѣть матросскій желудокъ, то-есть нуженъ моціонъ матроса, чтобы переварить эти куски солонины и лукъ, съ вареною капустой—любимые матросами и полезное на морѣ блюдо. Но одно блюдо за обѣдомъ—этого мало, думалось мнѣ: матросы, пожалуй, голодны будутъ.;—„А много ли вы ѣдите?“ спросилъ я.—„До отвалу, ваше высокоблагородіе“, въ пять голосовъ отвѣчали обѣдающіе. Въ самомъ дѣлѣ, то отъ одной, то отъ другой группы опрометью бѣжалъ матросъ, съ пустой чашкой, къ братскому котлу, и возвращался осторожно, неся полную до краевъ чашку.
Веселились по свистку, сказалъ я: да, тамъ, гдѣ собрано въ тѣсную кучу четыреста человѣкъ, и самое веселье подчинено общему порядку. Послѣ обѣда, по окончаніи работъ, особенно въ воскресенье, обыкновенно раздается команда:—„Свистать пѣсенниковъ наверхъ!“ И начитается веселье. Особенно я помню, какъ это странно поразило меня въ одно воскресенье. Холодный туманъ покрывалъ небо и море, шелъ мелкій дождь. Въ такую погоду хочется уйти въ себя, сосредоточиться, а матросы пѣли и плясали. Но они странно плясали: усиленныя движенія ясно разногласили съ этою сосредоточенностью. Пляшущіе были молчаливы, выраженія
