Я съ перваго шага на корабль сталъ осматриваться. И теперь еще, при концѣ плаванія, я помню то тяжелое впечатлѣніе, отъ котораго сжалось сердце, когда я въ первый разъ вглядывался въ принадлежности судна, заглянулъ въ трюмъ, въ темные закоулки, какъ мышиныя норки, куда едва доходитъ блѣдный лучъ свѣта чрезъ толстое въ ладонь стекло.—Съ перваго раза невыгодно дѣйствуетъ на воображеніе все, что потомъ привычному глазу кажется удобствомъ: недостатокъ свѣта, простора, люки, куда люди какъ будто проваливаются, пригвожденные къ стѣнамъ коммоды и диваны, привязанные къ полу столы и стулья, тяжелыя орудія, ядра и картечи, правильными кучами на кранцахъ, какъ на подносахъ, разставленныя у орудій; груды снастей, висящихъ, лежащихъ, двигающихся и неподвижныхъ, койки вмѣсто постелей, отсутствіе всего лишняго; порядокъ и стройность, вмѣсто красиваго безпорядка и некрасивой распущенности, какъ въ людяхъ, такъ и въ убранствѣ этого пловучаго жилища. Робко ходитъ въ первый разъ человѣкъ на кораблѣ; каюта ему кажется гробомъ, а между тѣмъ, едва ли онъ безопаснѣе въ многолюдномъ городѣ, на шумной улицѣ, чѣмъ на крѣпкомъ парусномъ суднѣ, въ океанѣ. Но къ этой истинѣ я пришелъ не скоро.
Намъ, русскимъ, дѣлаютъ упрекъ въ лѣни, и недаромъ. Сознаемся сами, безъ помощи иностранцевъ, что мы тяжелы на подъемъ. Можно ли повѣрить, что въ Петербургѣ есть множество людей, тамошнихъ уроженцевъ, которые никогда не бывали въ Кронштадтѣ, оттого, что туда надо ѣхать моремъ, именно оттого, зачѣмъ бы стоило съѣздить за тысячу верстъ, чтобы только испытать этотъ способъ путешествія? Моряки особенно жаловались мнѣ на недостатокъ любознательности въ нашей публикѣ ко всему, что касается моря и флота, и приводили въ примѣръ англичанъ, которые толпами, съ женами и дѣтьми, являются на всякій корабль, при-
