неподвижное, и небо тоже, полуденное, вечернее, ночное, съ разбросанными, какъ песокъ, звѣздами? Все такъ обыкновенно, все это такъ должно быть. Напротивъ, я уѣхалъ отъ чудесъ: въ тропикахъ ихъ нѣтъ. Тамъ все одинаково, все просто. Два времени года, и то это такъ говорится, а въ самомъ дѣлѣ ни одного: зимой жарко, а лѣтомъ знойно; а у васъ тамъ, на „дальнемъ сѣверѣ“, четыре сезона, и то это положено по календарю, а въ самомъ-то дѣлѣ ихъ семь или восемь. Сверхъ положенныхъ, тамъ въ апрѣлѣ является нежданное лѣто, моритъ духотой, а въ іюнѣ непрошенная зима порошитъ иногда снѣгомъ, потомъ вдругъ наступитъ зной, какому позавидуютъ тропики, и все цвѣтетъ и благоухаетъ тогда на пять минутъ, подъ этими страшными лучами. Раза три въ годъ, Финскій заливъ и покрывающее его сѣрое небо нарядятся въ голубой цвѣтъ и млѣютъ, любуясь другъ другомъ, и сѣверный человѣкъ, ѣдучи изъ Петербурга въ Петергофъ, не насмотрится на рѣдкое „чудо“, ликуетъ въ непривычномъ зноѣ, и все заликуетъ: дерево, цвѣтокъ и животное. Въ тропикахъ, напротивъ, страна вѣчнаго зефира, вѣчнаго зноя, покоя и синевы небесъ и моря. Все однообразно!
И поэзія измѣнила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты[1], законныя дочери парнасскихъ Каменъ, не подали бы вамъ услужливой лиры, не указали бы на тотъ поэтическій образъ, который кидается въ глаза новѣйшему путешественнику. И какой это образъ! Не блистающій красотою, не съ атрибутами силы, не съ искрой демонскаго огня въ глазахъ, не съ мечемъ, не въ коронѣ, а просто въ черномъ фракѣ, въ круглой шляпѣ, въ бѣломъ жилетѣ, съ зонтикомъ въ рукахъ. Но образъ этотъ властвуетъ въ мірѣ надъ умами и страстями. Онъ всюду, и я
- ↑ В. Г. Бенедиктовъ и А. Н. Майковъ.
неподвижное, и небо тоже, полуденное, вечернее, ночное, с разбросанными, как песок, звездами? Все так обыкновенно, все это так должно быть. Напротив, я уехал от чудес: в тропиках их нет. Там все одинаково, все просто. Два времени года, и то это так говорится, а в самом деле ни одного: зимой жарко, а летом знойно; а у вас там, на «дальнем севере», четыре сезона, и то это положено по календарю, а в самом-то деле их семь или восемь. Сверх положенных, там в апреле является нежданное лето, морит духотой, а в июне непрошеная зима порошит иногда снегом, потом вдруг наступит зной, какому позавидуют тропики, и все цветет и благоухает тогда на пять минут, под этими страшными лучами. Раза три в год, Финский залив и покрывающее его серое небо нарядятся в голубой цвет и млеют, любуясь друг другом, и северный человек, едучи из Петербурга в Петергоф, не насмотрится на редкое «чудо», ликует в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и животное. В тропиках, напротив, страна вечного зефира, вечного зноя, покоя и синевы небес и моря. Все однообразно!
И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты[1], законные дочери парнасских Камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы на тот поэтический образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ! Не блистающий красотою, не с атрибутами силы, не с искрой демонского огня в глазах, не с мечом, не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в руках. Но образ этот властвует в мире над умами и страстями. Он всюду, и я
- ↑ В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков.
