Петергофъ и Парголово, шагнуть къ экватору, оттуда къ предѣламъ южнаго полюса, отъ южнаго къ сѣверному, переплыть четыре океана, окружить пять материковъ и мечтать воротиться… Дѣйствительность, какъ туча, приближалась все грознѣй и грознѣй; душу посѣщалъ и мелочной страхъ, когда я углублялся въ подробный анализъ предстоящаго вояжа. Морская болѣзнь, перемѣны климата, тропическій зной, злокачественные лихорадки, звѣри, дикари, бури — все приходило на умъ, особенно бури. Хотя я и безпечно отвѣчалъ на всѣ, частію трогательныя, частію смѣшныя предостереженія друзей, но страхъ нерѣдко и днемъ, и ночью рисовалъ мнѣ призраки бѣдъ. То представлялась скала, у подножія которой лежитъ наше разбитое судно, и утопающіе напрасно хватаются усталыми руками за гладкіе камни; то снилось, что я на пустомъ островѣ, выброшенный съ обломкомъ корабля, умираю съ голода… Я просыпался съ трепетомъ, съ каплями пота па лбу. Вѣдь корабль, какъ онъ ни проченъ, какъ ни приспособленъ къ морю, что̀ онъ такое? — щепка, корзинка, эпиграмма на человѣческую силу. Я боялся, выдержитъ ли организмъ массу суровыхъ обстоятельствъ, этотъ крутой поворотъ отъ мирной жизни къ постоянному бою съ новыми и рѣзкими явленіями бродячаго быта? Да наконецъ, хватитъ ли души вмѣстить вдругъ, неожиданно развивающуюся картину міра? Вѣдь это дерзость почти титаническая! Гдѣ взять силы, чтобъ воспринять массу великихъ впечатлѣній? И когда ворвутся въ душу эти великолѣпные гости, не смутится ли самъ хозяинъ среди своего пира?
Я справлялся, какъ могъ, съ сомнѣніями: одни удалось побѣдить, другія оставались нерѣшенными до тѣхъ поръ, пока дойдетъ до нихъ очередь, и я мало-по-малу ободрился. Я вспомнилъ, что путь этотъ уже не Магеллановъ путь, что съ загадками и страхами справились люди. Не величавый
